Эдик, погруженный в свои мысли, брел следом за горсткой школьников от картины к картине, не слушая французской речи миловидного экскурсовода Риты. Он плохо понимал французский. Он брел и просто наслаждался прохладой в залах выставки Российского музея. В кабинете, который был ему выделен, сломался кондиционер, и жара просто убивала. Этот чертов городишко развалился на самом юге Франции, в январе тут вовсю купались и загорали. Прошла уже неделя его пребывания здесь, и время словно остановилось для Эдика.

— Эдуард Максимович! — Обернулся на голос экскурсовода. — Этот господин к вам.

Эдик с ленцой пожал руку спортивного вида мужчине. Усики, костюм — несмотря на жару — неестественная улыбка. Глаза, как у жулика. Эдик уже привык к таким. Насмотрелся за неделю. Подлый Пузырев предпочитает прохлаждаться на пляже, спихнув все общение с возможными покупателями на заместителя. «Клевала» на картины пока что…не мелочь, нет, скорее — средняя «рыба», но в костюме Эдик еще не видел. Все больше в рубашечках.

— Простите, не расслышал ваше имя? — переспросил Эдик по-английски, давая понять, на каком языке он будет говорить. Впрочем, фамилия незнакомого господина показалась странно знакомой.

— Месье Жак Дюбуа. — Француз поклонился, и Эдик на миг застыл. Он вспомнил эту фамилию. Справочник «кто есть кто» они с Пузыревым изучили очень тщательно, подчеркивая фамилии людей, которым следует прислать приглашение на выставку. Этому Дюбуа точно посылали. Сонливость Эдика испарилась. Этот наверняка просек, где что висит. Крупный галерейщик. Значит, и крупный торговец.

— Месье Поспелов, ваша выставка впечатляет. Откровенно говоря, я не нашел бы времени посетить вашу выставку-продажу, несмотря на всю рекламу в присланном вами приглашении. Торговля копиями — дело не столь для меня доходное, чтобы…, но один мой приятель, случайно отдыхавший в Дъеппе, сообщил мне о необыкновенно высоком уровне копий…, и вот я здесь. И не жалею. — Дюбуа остановился у картины Дега «В тени платана». — Не знал, что у Дега имелся такой ученик. Причем настолько неплохой. — Француз кивнул на висящую рядом «копию», и глаза его сверкнули, как это бывает у волка при виде добычи. — Гм…Дюран…Дюран…нет, не припоминаю, но — неплохо, неплохо…

Фамилии учеников Эдику пришлось выуживать из биографий художников. У этого Дега, помнится, он так и не нашел учеников. Не успел обзавестись, то ли спился, то ли с голодухи ласты склеил. Этот Дюран был просто соседом, или приятелем — Эдик уже не помнил. Не важно.

— Знаете, я тоже такого не припоминаю, — чистосердечно сказал Эдик. — Разве это главное?

— Вы правы, — охотно согласился француз. — Главное — писал отлично. Сам Дега мог бы поставить под этой копией свою подпись.

Француз пожирал глазами картину.

— Вряд ли, — твердо сказал Эдик. Подпись этого Дега он соскабливал лично и ни за что не позволил бы после этого подписывать картину всяким Дегам. По шее бы тут же получил, какой ни Дега. — Очень сомневаюсь. Простите, месье Дюбуа, но какие картины вас интересуют?

— Пока…меня интересуют…скорее цены… — француз скользил словами осторожно, словно по тонкому льду.

— Они умеренны. Очень, — как можно скучнее ответил Эдик. — В среднем — около тысячи евро за картину.

Француз покачнулся. Глаза на миг выпучились, как у любимых им лягушек, он даже что-то невразумительно проквакал, потом, прокашляв горло, повторил торопливо и раздельно:

— В таком случае. Я покупаю все копии. Все покупаю.

Эдик ощутил, как мгновенный жар поднялся вдоль позвоночника, ударил в голову, выдавив со лба и висков капли пота. Наконец-то! Впервые Эдик видел столь доверчивого человека. Родную душу. В России таких не встретить. Он соскучился по ним, хотя никогда и не встречал. Доверчивых такого масштаба. Француз поверил, что все эти «ученики» на самом деле — подлинники. Он не верит табличкам. Он верит людям. Он верит Эдику. И он не ошибся. Жаль, что Эдик не сможет обрадовать его ценами. Доверчивых, но мелочи, хватало и до француза.

— Тут есть одна тонкость, — сказал Эдик. — Тысяча евро — это наша цена, однако мы работаем уже неделю, и потому появилось довольно много желающих купить картины…, так что нам пришлось устроить своего рода конкурс предложений. В смысле — кто больше. Это неофициально, разумеется. Если вы захотите принять в нем участие, вам придется назвать те суммы, которые вы сочтете нужным заплатить за картины. И немного подождать. Всего с неделю, до окончания работы нашей выставки. Если ваши цифры окажутся наибольшими, я вам позвоню, и можете приезжать за картинами.

Во взгляде француза не мелькнуло разочарования, как у прочих — нет, там светилось понимание, даже…восхищение.

— А каковы примерно предлагаемые цифры? В среднем? — небрежно спросил он.

— Доходят и до миллиона евро за некоторые картины, так же небрежно сказал Эдик.

Сомнений нет, взгляд француза сиял восторгом и восхищением.

— Пусть…даже миллион в среднем, — сказал француз, — но я покупаю все копии, оптом. На какую скидку я могу рассчитывать?

— Ну, разумеется. Думаю, скидка в двести тысяч с картины вполне реальна, — сказал Эдик благожелательно. — Однако окончательные цифры не в моей компетенции. Их определяет директор Российского музея, месье Пузырев.

— Я заплачу за каждую копию только семьсот, — твердо сказал француз. — И я должен иметь возможность осмотреть полотна вплотную. Так сказать, наощупь.

Эдик расправил плечи. Да, это акула. И вцепилась изо всех сил. Кажется, удалось.

— И я должен посмотреть сопроводительные документы на копии, только после этого и возможен разговор с вашим директором об окончательных цифрах, — непреклонно сказал француз.

— Конечно, все это мы обеспечим. Пройдемте в мой кабинет — я покажу сопроводиловки.

Спустя три часа Эдик спускался по каменной лестнице к пляжу, с самочувствием боксера после тяжкого поединка. Победа…оно так. Но в голове — пусто и гулко.

Пузырев лежал на обычном месте, у третьего пляжного зонтика. На животе, умильно разглядывая фигуристую блондинку лет тридцати, которая втирала в плечики крем от загара. он пытался познакомиться с ней уже третий день, вплотную, так сказать, познакомиться, но пока что блондинка встречала довольно холодно его робкие попытки. Он не смог даже ее имени узнать. Сейчас он явно мечтал помочь ей с этими втираниями, аж слюнки пускал, но — только мечтал. Увидев заместителя, директор встрепенулся.

— Что случилось?

Эдик уловил в голосе тревогу и подумал, что Пузырев до сих пор чувствует себя жуликом, несмотря на все уговоры.

— Все, торги окончены, — сказал Эдик, плюхнувшись прямо на песок. — Был Дюбуа, из списка приглашенных. Берет все, предварительно — по семьсот тысяч за копию.

— Все?! С ума сойти. — Пузырев стал расспрашивать о подробностях. — А он…он понял?

— Еще бы. Крупняк, на торговле зубы сточил, — сказал Эдик. — Но даже бровью не шевельнул. Не то что эти…которые спрашивают про перепутанные таблички. А когда я втолковал, что по тысяче евро — это официальная цена, которая нам до фени, и что нас интересует неофициальная наличка, тут он малость раскрылся. С минуту меня разглядывал. Как лилипут мог бы разглядывать великана. Такой масштаб у него в голове укладывался явно с трудом. Уважение неимоверное. Обещал нам оперу показать. Еще фигню какую-то. В знак дружбы и дальнейшего сотрудничества.