еще более моим. Мне приходилось сдерживать это желание, желание насытиться, наиграться его органами, как скрытыми трофеями. Доходило даже до того, что я себя слегка наказывала: не ела целыми днями, не спала трое суток подряд, бродила до судорог в ногах… этакие мелкие ритуалы, будто я — девчушка, что пожелала смерти своей матери, отказавшейся ей что-то купить, а потом испытывающая угрызения совести и приносящая маленькие жертвы: «Больше не буду говорить плохих слов, обещаю тебе, Боже, только не дай моей маме умереть». Но вскоре бранное слово вылетает снова, и приходится бегать ночью в спальню к матери, чтобы взглянуть, дышит ли она во сне.

И тем не менее кончилось тем, что я его, кажется, возненавидела. А может, так оно и было с самого начала. Точно так же, как ненавидела мужчину, сделавшего меня ненормальной, больной, мужчину, сидевшего с вялым пенисом перед телевизором, мужчину с таким красивым шрамом на теле. Мужчину, погубившего меня. Я ненавидела моего любовника. Иначе как объяснить некоторые наши игры? Я заставляла его часто дышать в полиэтиленовый пакет, пока на лбу не выступит испарина и не задрожат руки. Его сердце колотилось, он умолял прекратить, но я требовала еще и еще, а он никогда не говорил «нет». Однажды пришлось отвезти его в больницу, и когда ему регулировали тахикардию с помощью дефибрилляции — разрядом электротока в грудь, как при реанимации, — я заперлась в ближайшем туалете и, испытав оргазм, упала на унитаз, завывая. Я покупала ему наркотик «попперс», кокаин, транквилизаторы, спиртное. Каждое вещество действовало на него по-разному, но он не возражал и никогда не жаловался, вообще он в основном молчал. Он даже внес квартплату из своих сбережений, когда меня грозили выселить. С тех пор я не платила за аренду, у меня больше не было телефона, и я заботилась только об электричестве, чтобы работал магнитофон и я могла слушать наши записи, когда он был слишком измотан и почти без сознания.

Он даже не возразил, когда я сказала, что соскучилась и хотела бы его увидеть. Возложить руку на его сердце, лишенное ребер и грудной клетки, держать бьющееся сердце в руке до тех пор, пока оно не остановится, и чувствовать на поверхности отчаянно стучащие клапаны. А он в ответ на это сказал лишь, что тоже устал.

И что нам понадобится хирургическая пила.

Плоть

Итак, кое-что из него выжило, но большая часть умерла.

Редьярд Киплинг

Все телеканалы, газеты, журналы и радиостанции стремились побеседовать с девушками. Мобильные телестанции дежурили возле психиатрической больницы, куда пациенток поместили больше недели назад, но ничего не добились. Когда девиц выпустили, телеоператоры гнались за ними — и некоторые, запутавшись в кабелях, даже падали на тротуар. Беглянки не скрывались, они просто смотрели на все это с улыбками, которые позже назовут «ужасными» и «загадочными», а потом уехали в машине, за рулем которой сидел отец Мариэлы, старшей из них. Родители тоже хранили молчание. Телекамеры смогли заснять лишь их нервный проход по коридорам клиники, испуганные взгляды и плач мамы Хулиеты — младшей девушки, когда она выходила из дома с сумкой, набитой одеждой.

Молчание спровоцировало величайшую из когда-либо виданных истерику. Первые полосы газет вопили о самом шокирующем случае фанатизма среди подростков не только в Аргентине, но и во всем мире. Новость подхватили международные средства массовой информации. Были приглашены опытные психиатры и психологи, тема монополизировала выпуски новостей и программы, посвященные секретам звезд шоу-бизнеса, журнальные статьи и вечерние ток-шоу, а по радио ни о чем другом и речи не шло. Шестнадцатилетняя Хулиета и семнадцатилетняя Мариэла, девушки из Матадероса, поклонницы Сантьяго Эспины, рок-звезды, который менее чем за год сумел покинуть пригородные залы и заполнить фанатами театры и стадионы в центре Буэнос-Айреса; Сантьяго, которого пресса в равной степени любила и ненавидела: гений, претенциозный, не поддающийся классификации творец, коммерческий артефакт для гипноза помешанных девиц, будущее аргентинской музыки, капризный идиот. Идолопоклонники и недоброжелатели звали его запросто: «Эспина»[14]. Он ошеломил критиков своим вторым альбомом «Плоть» с одиннадцатью песнями, которые углубили водораздел: одни именовали запись шедевром, другие обвиняли автора в самовлюбленности и вторичности. Продажи диска взлетели до небес, и звукозаписывающая фирма принялась мечтать о международном релизе. Сантьяго Эспина был странным, непредсказуемым и почти никогда не давал интервью, но даже он не смог отказаться от промотуров по Мексике, Чили, Испании. Предстояло всего лишь убедить его сняться в клипе, чтобы мир увидел его глаза и то, как брюки трутся о его худые бедра.

Через месяц после того, как альбом «Плоть» был распродан, город, пестревший портретами Эспины, получил известие об исчезновении артиста. Это произошло за несколько дней до презентации сверхуспешного альбома на стадионе «Обрас». Входные билеты были распроданы. Фанаты — преимущественно барышни, что усиливало презрение недоброжелателей, — рыдали на спонтанных уличных митингах, устраивали марши и декламировали стихи из «Плоти». Они в экстазе взывали к Всевышнему, стоя на коленях перед плакатами Эспины, приклеенными скотчем к памятникам и деревьям на всех площадях Буэнос-Айреса, словно молились умирающему богу.

Когда отчаяние докатилось до подростков в дальних провинциях, их родители пришли в ужас от известия о найденном теле Эспины. Обнаружили Сантьяго в гостиничном номере, в столичном квартале имени 11 сентября, с искромсанным телом: он сознательно использовал лезвие безопасной бритвы и кухонный нож, чтобы срезать кожу с рук, ног и живота. На левой руке порез доходил до самой кости. Обнажилась грудная клетка. И, вероятно, уже в полубессознательном состоянии он перерезал себе яремную вену отчаянным и точным ударом. Лицо при этом не было изуродовано. Полицейский, взломавший замок в комнате, сообщил, что она напоминала морозильную камеру: в самый разгар зимы Сантьяго оставил кондиционер включенным. Появились теории о возможном убийстве, но их отбросили, когда выяснилось, что номер был заперт ключом изнутри, а после обнаружилась предсмертная записка, почти нечитаемая из-за нервного почерка и пятен крови. В ней говорилось: «Плоть — это еда. Плоть — это смерть. Будущее вам известно». По мнению экспертов, это был бред в момент агонии. А фанатки приумолкли и начали рыдать, запершись дома в окружении плюшевых мишек, интимных дневников в розовых обложках, набитых до отказа рюкзаков, а также фотографий Эспины, теперь еще более красивого, потому что в его глазах светилась смерть.

Страна ожидала эпидемии подростковых самоубийств, но ничего такого не случилось. Девочки вернулись в школы и в клубы, разве что в провинции Мендоса был отмечен серьезный случай