– Как ты это находишь? – негромко спросила Юлия Мануэля.

– Профессионально, – улыбнулся он, – абсолютно профессионально. А как тебе?

– Грандиозно.

В фойе после премьеры, где разливали вино, пиво и апельсиновый сок и где стараниями сокурсников Мириам были заготовлены горы ветчины, канапе с пармезаном и шашлычки, было оживленно и царило настроение, как после победы в футбольном матче. Радость преподавателей была радостью тренеров, радость класса Мириам была радостью дружной команды, радость класса Анны была радостью успешного клуба, радость родителей участников была радостью спонсоров и гордостью за своих наследников, даже актеры, исполнявшие незначительные роли, нашли своих поклонников, и, таким образом, триумф самого разного рода вылился в победный праздник. Голоса присутствующих слились в общий гул, настолько громкий, что нельзя было разобрать слов. Мануэлю даже в какой-то момент послышалось «брехун» вместо Бюхнер.

Мануэль и Юлия ждали появления Мириам – Мануэль с бокалом апельсинового сока и Юлия с бокалом белого вина. Но сначала к ним подошли Томас и Анна. Хорошая пара, пронеслось в голове у Юлии, достойная пара. Томас положил руку на талию Анны.

– Вы были великолепны! – сказала Юлия. – Просто великолепны!

– Правда? – Анна все еще не могла в это поверить.

– Я переживал за вас, – сказал Мануэль.

– Как бы я не забыла текст? – спросила Анна.

– Да нет, – улыбнулся Мануэль, – уже с первой сцены в саду сумасшедшего дома вы играли так достоверно. Я был просто рад, что вы смогли убежать.

Анна не знала, что сказать.

– И я тоже! – воскликнул Томас, пытаясь перекрыть шум зала. – Вдруг она не найдет там этого несчастного принца!

Он засмеялся, Анна тоже засмеялась, потом ее увлекла одна из подруг, бросившись с ней целоваться, и Мануэль едва успел сказать: «Мы еще увидимся!» – прежде чем обеих поглотила ликующая волна вечеринки.

– Ну, господин доктор, что вы скажете о своей дочери? – Одна из актрис с красивым низким голосом положила руку на плечо Мануэля.

Она состояла в труппе Драматического театра и преподавала в театральном училище.

– Отцам всегда положено восторгаться, – сказал Мануэль, – это, кстати, мать режиссера, Юлия, а это Леа Лозингер.

– Очень приятно, – улыбнулась Юлия, – я так часто любовалась вами на сцене.

– Что вы скажете об инсценировке? – спросил Мануэль.

– Отлично сделано, – сказала Леа Лозингер, – свежо, смело, с фантазией и настроением. Этот финал, я такого никогда не видела. – Она приблизилась плотнее к Мануэлю, наклонила голову поближе к его уху, как будто собираясь сообщить ему какую-то тайну. – У Бюхнера король просто уходит, но Мириам после этого варьирует это предложение вплоть до этого «мы». Гениально! Я вас поздравляю!

Мануэль, стараясь стоять ближе к Юлии, произнес:

– Поздравлять вам надо ее – вон она идет. И прежде чем Мириам, направляясь в сторону родителей, подошла к ним, Леа Лозингер бросилась к ней наперерез, обняла ее и стала целовать, рассыпаясь в бесчисленных похвалах. Мириам сияла, она выглядела так, будто выиграла миллион и еще не могла осознать этого.

– Мама, папа! – закричала девушка. – Как здорово, что вы здесь! – И обняла сразу их обоих вместе.

– Я потрясена, – сказала Юлия, – так замечательно! Я рада за тебя.

– Весьма, весьма впечатляет, – добавил Мануэль, – теперь ты стала настоящим режиссером.

– Мне кажется, это понравилось всем, – улыбнулась Юлия, – отзываются только хорошо.

– Вы знаете что? – спросила Мириам. – Главный режиссер Драматического театра был здесь и спросил, нет ли у меня желания сделать инсценировку Фоссе для его «Шифбау».

– Мири, иди скорей сюда к нам! – крикнул актер, который играл Леонса, на нем теперь была широкополая красная шляпа, он взял девушку за руку и увлек в сторону.

– Пока! – крикнула на бегу Мириам.

Тем временем из колонок раздалась музыка, какой-то рок, что еще подняло уровень децибелов.

Мануэль наклонился к уху Юлии:

– Что ей предлагают инсценировать?

– Фоссе!

– Кто это?

– Мрачный молодой норвежец! Драма отношений и тому подобное! – перекрывая музыку, крикнула Юлия.

Когда молодые люди в своем углу начали танцевать и музыка стала совсем невыносимой, Мануэль и Юлия решили покинуть праздник.

– Я безмерно счастлива, – сказала Юлия, когда они ехали по Зеештрассе домой, – я никак не ожидала, что все так хорошо получится.

– Ты не верила в нашу дочь?

– А ты? Скажи уж честно.

– Для меня приятная неожиданность, да. Что она так самостоятельно обойдется с классической пьесой. Этот Мольер в Драматическом театре недавно был, пожалуй, не настолько хорош. Или я заблуждаюсь?

Юлия положила ладонь мужу на колено:

– Быть может, мы оба заблуждаемся, потому что это наша Мири.

– Этот парень там тоже называл ее Мири.

– Ты имеешь в виду Леонса? Быть может, она тоже его Мири, что мы знаем об этом?

– Его бы я не хотел иметь своим зятем.

– Это тебя смущает, правда, что наша дочь больше уже не твоя Мири?

– Нет, почему? – соврал Мануэль. – Она выросла. И это инсценировка была ее экзаменом. Теперь она может заняться практикой.

– Надеюсь, ей повезет.

– Во всяком случае, в комнате ожидания уже сидит молодой норвежец, – сказал Мануэль, посмотрел налево и свернул на дорожку, ведущую на Эрленбах.

Он вздрогнул.

– Что с тобой? – спросила Юлия.

– Нет, ничего. – И Мануэль и остановился перед красным светом.

Но все-таки было что-то, а именно опять все то же самое.

Снова трижды раздался стук в его внутреннем ухе.

Томас поздно вечером ехал в электричке в Эрленбах.

Он договорился с родителями о совместном ужине. Он волновался, ибо то, о чем он намеревался говорить с ними, было более чем серьезно, сегодня утром он получил неожиданное известие, скорее приятное, но он еще не определился, как к этому относиться, и еще ничего не сказал об этом Анне, которую он увидит только завтра утром.

Была середина апреля, и погода стояла почти летняя. Природа жила по своему собственному календарю. Яблоневые и грушевые деревья уже пережили пик своего цветения, во многих садах вдоль железнодорожной линии можно было видеть увядшие форзиции, магнолии уже потеряли свои розовые лепестки, зато повсюду – фиолетовые кусты сирени и светло-лиловые фигурные вишни, глицинии и ломоносы заполонили балконы и газоны у домов. Повседневной одеждой стали футболки. На футболке Томаса извергался вулкан Св. Елены.