— Не-раз-в-день, — отозвалась Фукаэри. — Много-раз-в-день.

— Одна и та же ворона?

— Да.

— А больше никто не появлялся?

— Эн-эйч-кей-опять-приходил.

— Тот же человек, что и раньше?

— Кричал-господин-кавана-вор.

— Что, прямо у нас перед дверью?

— Громко-чтобы-все-слышали.

Тэнго задумался. Потом сказал:

— Не обращай внимания. Это тебя не касается и никакого зла тебе не причинит.

— Кричал-я-знаю-что-вы-дома.

— Не бери в голову. Просто он так запугивает людей. Стандартный приемчик служащих «Эн-эйч-кей».

Тэнго вспомнил, как этот приемчик использовал его отец. Как в воскресный полдень по лестницам многоэтажек разносился отцовский голос. Угрожающий и глумливый. Тэнго стиснул пальцами виски. Все новые подробности выныривали из памяти и проплывали перед глазами.

Словно почувствовав что-то в наступившей паузе, Фукаэри спросила:

— Все-в-порядке.

— Да, все хорошо, — отозвался Тэнго.

— Ворона-тоже-так-думает.

— Ну и слава богу.

После того как в небе появилась вторая луна, а в постели на месте отца ему явился Воздушный Кокон, Тэнго уже ничему не удивлялся. Если Фукаэри обменивается мыслями с вороной на подоконнике, значит, так нужно, и ничего странного в этом нет.

— Я пока в Токио не еду. Еще немного побуду здесь. Ничего?

— Сколько-хочешь-столько-и-будь, — ответила Фукаэри.

И тут же без всякой паузы повесила трубку. Их диалог оборвался так резко, словно кто-то перерубил телефонный кабель остро заточенным топором.

Затем Тэнго позвонил в издательство Комацу. Но того на месте не оказалось. Как ему сообщили, Комацу мелькнул в конторе около часу дня, но тут же исчез; где сейчас — неизвестно, вернется ли на работу сегодня — сказать невозможно. Этот тип был в своем репертуаре. Тэнго продиктовал телефон лечебницы и попросил передать, что в течение дня его можно застать по этому номеру и что он ждет от Комацу звонка. Номера гостиницы диктовать не стал: не хватало еще просыпаться из-за наглеца среди ночи.

В последний раз он говорил с Комацу в конце сентября. Беседа вышла совсем короткой. С тех пор они друг с другом не связывались. А до того Комацу с конца августа три недели пропадал неизвестно где. Лишь однажды, как выяснилось, позвонил себе на работу и сказал, что чувствует себя неважно, хотел бы немного отдохнуть. Больше от него сообщений не было. Все равно что без вести пропал. Конечно, Тэнго было не все равно, что творится со старшим товарищем, но беспокоился он не сильно. Этот своевольный тип всю жизнь занимался лишь тем, что нужно ему, и в любой день мог вернуться на рабочее место с таким видом, будто ничего особенного не случилось.

Разумеется, коммерческая организация — не то место, где прощают подобные фортели. Но, как ни странно, кто-нибудь из коллег постоянно его прикрывал. Хотя нельзя сказать, что в коллективе Комацу сильно любили, в любом конфликте кто-нибудь прикрывал ему задницу. Да и начальство тоже смотрело на его выкрутасы сквозь пальцы. Самоуверенный, наглый и несговорчивый, он, тем не менее, гениально выполнял свою работу, не говоря уже о лаврах продюсера «Воздушного Кокона», которые по праву принадлежат ему одному. Характер характером, а таких профессионалов уволить не просто.

Как Тэнго и предполагал, в один прекрасный день Комацу, никого не предупредив, вернулся на рабочее место — и безо всяких извинений и оправданий продолжил работу как ни в чем не бывало. Об этом Тэнго узнал от знакомого редактора, коллеги Комацу, когда позвонил к ним в контору.

— Так что же, теперь он поправился? — уточнил Тэнго.

— Да с виду вроде здоров, — ответил редактор. — Только молчаливый какой-то. Совсем не то, что прежде.

— Молчаливый? — удивился Тэнго.

— Ну, как бы сказать… Еще нелюдимее стал.

— Может, и правда болен?

— Да черт его разберет! — процедил редактор. — Сам говорит, что болен. Только и остается верить на слово. Ну, хоть вернулся — и то хорошо: все скопившиеся завалы наконец-то разгребает. А пока его не было, творился чистый кошмар: никакие вопросы по «Воздушному Кокону» без него не решались, хоть сдохни.

— Кстати, насчет «Кокона» — Фукаэри до сих пор не нашлась?

— Нет, все так же. Поиски ничего не дали, она по-прежнему считается пропавшей без вести. А все, кто с ней связан, попрятались кто куда.

— В последнее время газеты о ней не пишут.

— К этой теме журналисты в принципе теряют интерес, а кто поосторожней — просто не приближается. У полиции в расследовании никаких подвижек. Подробнее тебе Комацу расскажет. Только учти, как я и сказал, — он в последнее время ни с кем не общается. Как бы объяснить… Ну, словно подменили человека. От его самоуверенности и следа не осталось. То и дело уходит в себя, сидит угрюмый и думает о своем. Иногда вообще забывает, что люди вокруг. Точно в яму какую-то провалился…

— Уходит в себя? — переспросил Тэнго.

— А вот попробуй с ним пообщаться — сам поймешь.

Тэнго поблагодарил и повесил трубку.

Через несколько суток вечером Тэнго позвонил Комацу. Тот все еще был на работе. Как и предупредил редактор, речь Комацу сильно изменилась. Раньше он болтал без умолку, легко перескакивая с темы на тему, а теперь мямлил так, словно посреди разговора беспрерывно думал совсем о другом. Что-то глодало его изнутри. Во всяком случае, это был не тот крутой Комацу, каким Тэнго его знал. Ибо тот Комацу всегда держался стильно и не менялся лицом, что бы его ни терзало в душе и какие напасти бы ни преследовали.

— Как ваша болезнь? — спросил Тэнго.

— Какая болезнь?

— Ну вы же так долго не работали из-за болезни.

— Ах, это… — будто вспомнил Комацу. — Да черт с ней, с болезнью. Об этом я тебе еще расскажу — как-нибудь вскорости. Сейчас не могу говорить, как хотелось бы.

«Как-нибудь вскорости»? — повторил про себя Тэнго. В речи Комацу слышалось что-то странное. Словно он намеренно отдалялся в разговоре от собеседника. Произносимые им фразы звучали плоско и безжизненно.

Разговор этот Тэнго закончил сам — вежливо попрощался и повесил трубку. Ни о «Воздушном Коконе», ни о Фукаэри упоминать не стал. По тому, что он услыхал, было ясно, что Комацу сейчас избегает подобных тем. Никогда еще до сих пор этот болтун не признавался в том, что «не может говорить, как хотелось бы».

Так или иначе, то был их последний разговор. В конце сентября. И вот прошло два месяца. Хотя раньше Комацу звонил часто и болтал подолгу. Конечно, он выбирал, с кем общаться, но обычно формулировал мысли на ходу, вываливая на собеседника что в голову взбредет. И Тэнго исполнял для него роль этакой тренировочной стенки, в которую посылают теннисный мячик. Появлялось у Комацу настроение — звонил безо всякого повода. Причем в любое время дня и ночи. Не хотел — не звонил неделями. Но чтобы не давал знать о себе больше двух месяцев кряду — такое случалось редко.