— Я — тоже, — буркнул дед.

— Так давай поможем друг другу, глядишь, и выкарабкаемся. Не зря же нас судьба свела на темной дороге!

— Не получится! — Гена обреченно махнул рукой. — Тут и мужика иного не хватит, а ты — баба, я — старик, вояки, тоже мне! Тебе — рожать, мне — помирать, вот и все дела.

— Не получится — черт с ним! — согласилась я на такой исход. — А попробовать нужно. Расскажем друг другу все. Начну я. А то ты вон какой извивистый.

— Как червяк на помойке! — согласился он и тоном напомнил мне Аякса. — Начинай.

Я рассказала ему все, не таясь, в подробностях, удивляясь своей откровенности. Не назвала только имена бандитов. Он выслушал внимательно, не перебивая и не проявляя особой заинтересованности. Я оценила его реакцию и поняла, что он более осведомлен, чем можно было предполагать.

— Может, спросишь о чем? — сказал он, когда настал его черед исповедоваться. — А то я не соображу, с чего начать и чем закончить.

— Два вопроса, Гена, — предложила, воодушевленная такой его покладистостью. — Что за друг у тебя умер и про должок Дмитрия, вместо которого ты по уху получил.

— Эх, девонька! — пропел он после долгого раздумья. — Это значит все тебе выложить. Как на духу то есть. И не жалко мне вроде, и боязно. Ты вот миллионерша, — и поправился после моего протестующего жеста:

— Ну, почти оттуда. За тебя есть кому голос подать, пошуметь, поприжать недругов твоих, а я беззащитный совсем, один потому что, вместе со своим горем. Димке лишь пальцем шевельнуть — и раздавит, как червяка помойного. Поэтому я и хочу верить, что не из филипповской ты шайки, и боюсь одновременно. Дожить хочу, сколько осталось. И им хвосты накрутить — хочу тоже. Вот тебе и должок. Давай так. — Он дотронулся до моей руки, лежащей на руле. — Найди мне человека, которому я бы не мог не верить, и пусть он за тебя поручится, тогда расскажу.

— Дед! — воскликнула я.

— Девонька! — заорал он что есть силы и от натуги подпрыгнул на сиденье. — Я и то помочь тебе хочу, в надежде, что меня выручишь, да боюсь за себя! Поэтому — поищи человечка, поищи. А теперь — хоть на мороз меня, хоть как, а больше ни слова не выдавишь!

Уставился дед перед собой невидящими глазами, окаменел, и телогрейка его жестяной стала — шуршала жестко, когда потряхивала нас дорога.

Я поругала себя немного за то, что поторопилась раскрыться перед ним, и оправдала тут же — надо было прервать поток непонятностей, что и сделано было с интуитивной уверенностью в правильности этого шага.

Ехали мы до самого города молча, не глядя друг на друга. На ум мне за это время пришла одна-единственная, но умиротворяющая мысль.

Полоса неудач, в которую угодил старый бомж, вполне возможно, не касается области моих теперешних забот, хотя его наметки относительно Аркадия меня заинтересовали чрезвычайно. Дедовы неудачи связаны с Филипповыми, и если они достаточно криминальны, то какая мне разница, чем шантажировать сестру и брата. Как говорится, здесь всякое лыко в строку.

На окраине дед попросил остановить машину.

— Дай тебе бог, девонька, чего хочется!

Нет, все-таки мастерски у него двусмысленности получаются! Или понимаю я все уже чересчур изощренно.

— Здесь базарчик есть. — Гена пальцем ткнул куда-то в бок. — «Северный» называется. Я там каждое утро промышляю.

Он взялся за защелку двери.

— Подожди, — ухватила я его за рукав, — как, на всякий случай, фамилия твоя?

— Слипко.

На улице было бело и от этого светло. Светло по-ночному. В городе густо шел крупными хлопьями снег. В этом свете мне удалось наконец увидеть его глаза — детские совсем они у него были, чистые и наивные.

У Гены дрогнул подбородок, заросший седой щетиной, и от этого немного скривились губы.

— Найди человечка, а? — попросил он потончавшим голосом и по-молодому нырнул в открытую дверь.

— Подожди! — крикнула ему.

Он нагнулся, заглянул ко мне.

— Ась?

— На кладбище, во время похорон Аркадия, ты был?

Он захлопнул дверцу и кивнул мне, то ли подтверждая, то ли прощаясь. Повернулся и, держа руки в карманах, кособоко, но бодро затопал по чистому снежку. Наблюдая его удаляющуюся спину, я припомнила: «Помогая блуждающим в лабиринте неудач, вы закладываете основу своих будущих успехов».

Гадание порой приносит рекомендации, пригодные для долгого времени.

«Ночь после трудного дня». У «Битлз» альбом такой есть с очень симпатичной музыкой. А название — прямо про мой сегодняшний денек. Хотя он не столько трудным, сколько суетливым выдался. Но и прошел не зря. Много нового добавил, пусть не до конца понятного. Всему свое время.

Я разулась и разделась, пустила в ванну воду и поставила полупустой, чтобы быстрее вскипел, чайник на газ, сотворила пару мощных бутербродов и развернула кресло лицом к телевизору, на экране которого уже строила глазки и сотрясалась в песенных потугах очередная сезонная кумирша.

Скарабей Жуков обещал мне спокойный вечер. Хоть уже четверть одиннадцатого и от вечера остался ничтожный кусочек, я намеревалась использовать его без остатка, ублажая себя отдыхом.

Запустив телевизор на неназойливую громкость и забравшись с ногами в кресло, я жевала бутерброды, слушала и смотрела, а рядом, на столике, под юбками куклы-насадки, дозревал прекрасный кофе, способный дать мне еще два часа здоровой бодрости.

Покончив с едой, перекурив и придя в состояние, когда подняться с места становится проблемой, я, преодолевая истому, потянулась, прогнувшись, как Вера в машине, и, расправив начинающее ныть от усталости тело, пошлепала в ванную.

Вода приняла меня, обволокла ласковой теплотой.

«Учитесь находить радость в простых вещах, вас окружающих. Живите сейчас!» — Это не мое. Это я где-то вычитала.

Наконец веки стали падать под собственной тяжестью. Опустив подбородок в воду, я пила кофе маленькими глотками и с удовольствием следила за рождением в груди горячего комочка, из которого вскоре должна излиться в тело бодрость, а в голову ясность.

Бодрости прибавилось, теплая вода потеряла свое расслабляющее очарование, и я возвратилась с небес на землю — выдернула пальцами ноги за кольцо пробку из скважины и, чувствуя, как по мере убывания воды тело обретает вес, в очередной раз пожалела о том, что невозможно включить музыку, скажем, щелчком пальцев.

Воображение разыгралось, и я действительно прищелкнула пальцами. Жест, если это так можно назвать, оказался волшебным.

Из комнаты донесся звонок телефона. Чертыхаясь и гадая, кто бы это мог быть, кое-как обтеревшись, выскочила из ванной.