Нечто очень похожее я слышала без малого тридцать лет назад от одноклассницы – девочки из не самой благополучной семьи, которой частенько приходилось ночевать дома в одиночестве. В эти нелегкие моменты (моя подруга панически боялась темноты) ее выручали рассказы о Шерлоке Холмсе, обладавшие дивной способностью заговаривать и развеивать ее ночные страхи.

То, что поначалу кажется парадоксальным, в действительности, конечно, вполне закономерно. Как любая история борьбы добра со злом, в которой победа гарантированно останется за добром, детектив оказывает на читателя исключительно благотворное терапевтическое воздействие. Комфортная предсказуемость результата при полной непредсказуемости способов его достижения успокаивает и дарит надежду лучше, чем самая нежная и духоподъемная идиллия.

Истоки детективного жанра принято нынче искать где угодно – то в древнеегипетской литературе, то в средневековой китайской, но на самом деле детектив – изобретение европейское и сравнительно новое.

Понятно, что литература о расследованиях преступлений не могла возникнуть раньше, чем собственно расследования, а ими (сегодня нам это странно представить) никто всерьез не занимался до начала XIX века. До этого идея медленного, целенаправленного, подчиненного определенным правилам поиска преступника никому просто не приходила в голову – злодея либо ловили по горячим следам, либо изобличали очевидцы, либо выдавала какая-то нелепая случайность. Специально обученных людей, призванных планомерно охотиться на преступников, вычислять их мотивы, собирать улики и устанавливать алиби, банально не существовало.

Первооткрывателем и первопроходцем в этой области суждено было стать человеку – выразимся аккуратно – с далеко не безупречной репутацией – Эжену Франсуа Видоку. У нас его знают преимущественно как создателя сыска политического (и в этом качестве традиционно не любят) – на некоторое время его имя даже стало нарицательным в значении «доносчик», «пособник власти в борьбе со сводобомыслием» (именно так его использует Пушкин в известной эпиграмме, бросая в лицо своему давнему оппоненту Фаддею Булгарину обидную дразнилку «Видок Фиглярин»). Однако помимо политического сыска Видок – к слову сказать, сам бывший преступник, с некоторой периодичностью возвращавшийся к прежнему ремеслу, – создал и сыск уголовный. В 1811 году он обратился в полицейскую префектуру Парижа с предложением организовать и возглавить специальное подразделение по расследованию особо тяжких и запутанных преступлений. Так на свет появилась легендарная Сюрте – департамент французской полиции, состоявший поначалу преимущественно из бывших преступников (Видок был убежден, что вора может поймать только вор) и послуживший прообразом американского ФБР, английского Скотленд-Ярда и других подобного рода институций. А выйдя в окончательную отставку, в 1833 году Эжен Франсуа преподнес будущим авторам детективных романов еще один бесценный подарок – основал первое в мире частное сыскное агентство (сам он его именовал «частной полицией»).

Именно подвиги Видока, цветисто и не вполне достоверно описанные им в скандальных мемуарах, в 1841 году побудили Эдгара Аллана По создать первый в истории литературы настоящий детектив – знаменитый рассказ «Убийство на улице Морг». Под влиянием новостей из Франции героем своего рассказа он сделал француза, обедневшего аристократа Огюста Дюпена, безупречного мыслителя и интеллектуала, а место действия перенес в Париж. За «Убийством на улице Морг» последовали еще две истории о приключениях Дюпена – «Тайна Мари Роже» и «Похищенное письмо», после чего По охладел к новоизобретенному жанру и забросил свои детективные эксперименты.

Однако золотой канон детектива, его базовая архитектура были сформированы в этих рассказах весьма основательно и, как показал дальнейший опыт, надолго; собственно, основные принципы не теряют актуальности до наших дней. Как и во времена По, детектив сегодня, подобно земле в древних космологических представлениях, покоится на трех слонах: фигуре сыщика, структуре сюжета и антураже (или, если угодно, фоне, на котором разворачивается действие).

Несмотря на формальное равенство всех трех слонов, в действительности один из них немного равнее (ну, или просто крупнее) прочих – подлинной основой любого детектива, конечно же, была и, вероятно, навеки останется фигура сыщика. Неслучайно же мы куда чаще говорим «детективы о Шерлоке Холмсе» или «…о Харри Холе», чем «детективы Артура Конан Дойла» или «детективы Ю Несбе».

Фигура эта обладает определенными особенностями, ярче всего заметными в сравнении с героями произведений других – более психологически достоверных – жанров. Не так давно я попросила своих студентов вспомнить, что они знают о конан-дойловском Шерлоке Холмсе. После расчистки позднейших напластований, привнесенных в образ великого сыщика многочисленными экранизациями, удалось доподлинно установить следующее. Холмс курит трубку, играет на скрипке, а иногда употребляет наркотики. Он происходит из семьи среднего достатка и в свое время окончил Оксфорд. Он эксцентричен и неаккуратен во всём, что не касается его работы. У него тонкий нос с горбинкой, он высокого роста и очень худощав, но при этом силен и в молодости всерьез занимался боксом. Он асексуален, никогда не был женат, но однажды слегка увлекся аферисткой по имени Ирэн Адлер. Он способный химик, но при этом удивительно невежественен в большинстве других дисциплин (к примеру, не знает, что Земля вращается вокруг Солнца, и отказывается хранить эти сведения в голове). Он холоден, ему неведомы сильные эмоциональные привязанности. Дела он расследует, опираясь исключительно на свой патентованный дедуктивный метод. У него есть старший брат Майкрофт. Собственно, вот и всё – этим наша информация о Холмсе исчерпывается. Мы не знаем, где он вырос и как прошло его детство, кто его родители и живы ли они. Мы не имеем представления, какие у него отношения с братом, что он изучал в Оксфорде, где выучился играть на скрипке, как у него с деньгами (видимо, не очень, раз он не может позволить себе снимать квартиру в одиночку; но при этом во многих рассказах он ведет себя как богач). Конан Дойл не знакомит нас ни с одним другом Холмса помимо верного Ватсона. Мы ни в какой момент не становимся свидетелями его внутренней борьбы, угрызений совести, сожалений, сомнений, травм, обид, надежд, разочарований…

И дело тут вовсе не в том, что Конан Дойл – никудышный писатель и не может придумать нормального, живого и объемного героя. Конан Дойл отлично знает, что делает: хороший сыщик – это в первую очередь функция, его задача – расследовать преступления, и всё, что для этой задачи не требуется, можно без всякого ущерба отсечь (попробуйте провести аналогичный мысленный эксперимент с Эркюлем Пуаро – поверьте, результат будет примерно тот же). Пытаться сделать сыщика полноценным трехмерным объектом вроде Ивана Карамазова или Анны Карениной примерно так же нелепо и избыточно, как пририсовывать ноги к погрудному портрету или приделывать затылок барельефу. Сыщик должен быть ярким, обладать характерными чертами (вроде трубки, неутолимой любви к орхидеям или роскошных усов) и уметь ловить преступников – а психологические глубины сыщику не только не нужны, но прямо-таки противопоказаны.

На протяжении долгого времени классический романный сыщик оставался любителем (то есть последователем Эжена Франсуа Видока в его второй ипостаси частного детектива); профессиональным же полицейским отводилась роль в лучшем случае второстепенная, а в худшем – откровенно комическая, гротескная. Сыщик должен был вступать в поединок со злом не в силу скучной профессиональной необходимости, а по зову сердца – как истинный рыцарь, лишенный корысти. Неслучайно даже тема гонорара в классическом детективе почти никогда не затрагивается – сыщики либо вовсе отказываются от него из благородных соображений, либо передают заработанные деньги на благие дела, либо просто оставляют этот вопрос за скобками.