На следующем снимке были ее старшие братья, которые разворачивали подарки у новогодней елки. Рядом с ними сидел Габриель.

Потом Елена увидела свою мать с пухлым белокурым младенцем на руках.

Еще одна страница. На этот раз групповой снимок детей Мантенья и Риччи. Елена потрясенно всматривалась в фотографию, на которой она сидела на коленях у Габриеля…

Ей показалось, что она упадет в обморок.

Она бывала в этом доме раньше. Ела и спала под этой крышей.

Когда она наконец смогла оторвать глаза от фотографий, то встретила вопросительный взгляд Габриеля и молча покачала головой.

Габриель встал на колени перед матерью и взял ее за руку.

– Нам с Хильдой нужно ехать.

– Ты отвезешь ее домой?

– Да. Но скоро я привезу ее обратно.

– А Иньяцио знает? – Лицо Сильвии помрачнело. – Он в тюрьме?

– Нет.

– Но скоро будет там, – решительно сказала она и коснулась дрожащей рукой щеки своего сына. – Габриель, он скоро будет там. Ты обещал мне.

Он поцеловал ей руку, потом обе щеки и лоб.

– Я обещаю тебе, что Иньяцио Риччи заплатит за свои грехи.

Сильвия настояла, чтобы проводить их. Тяжело опираясь на руку своей сиделки, она помахала им рукой.

– До встречи, Вероника, – попрощалась с Еленой Сильвия, но не сказала ни слова Габриелю.

Елена брела за Габриелем, словно зомби. Они сели в машину и поехали.

– Кто такая Вероника? – тихо спросила Елена, когда они выехали за пределы округа.

– Сестра матери. Она умерла десять лет назад.

– Твоя мама всегда такая?

– Да. Иногда она чувствует себя немного лучше, но почти не узнает меня. – Он тяжело вздохнул. – Теперь она потеряна для меня. Иногда мне приходится постараться, чтобы вспомнить, какой она была раньше.

Инстинктивно Елена взяла Габриеля за руку и сжала ее. Она могла себе только представить, как тяжело ему приходилось. Сильвия вела себя со своим сыном как с незнакомым человеком. И только под конец она смогла узнать его, и то всего на несколько секунд. И они говорили о том, не сидит ли в тюрьме отец Елены…

– Спасибо, что была добра к ней, – вымученно улыбнулся Габриель.

– Мне очень жаль, что она оказалась в таком положении, – сдавленно сказала Елена.

– Раньше она была самой энергичной женщиной в мире.

– Ты часто навещаешь ее?

– Как только появляется возможность. Когда я вышел из тюрьмы, я хотел отвезти ее обратно в Италию, чтобы она жила со мной, но врачи сказали, что переезд будет слишком большим стрессом для нее. – Он пожал плечами. – Я приезжаю к ней раз в две недели и раз в месяц остаюсь на выходные. Было бы намного легче, если бы у меня были братья или сестры. Мы могли бы по очереди ездить к ней. А так с ней остается Лоретта, которую в выходные подменяет другая сиделка. И у матери есть много друзей, которые постоянно навещают ее.

– Ей очень повезло с таким сыном.

Елена убрала руку. Ей не хотелось жалеть его, но разве она могла? В конце концов, он тоже был человеком, а его мать оказалась в ловушке прошлого.

– Ты хорошо сыграла роль своей матери, что было очень нелегко.

– Когда ты сказал, что они дружили, я понятия не имела, что они были так близки. И я не знала, что бывала в твоем доме и вообще в Америке. Я думала, что впервые приехала сюда всего несколько лет назад.

– До того как переехать в Америку, наши матери были неразлучны. Наши семьи дружили очень близко между собой. – Габриель вдруг улыбнулся. – Я помню, как тебя крестили.

– Ты был там?

– Кажется, мне исполнилось девять или десять лет. Это было незадолго до нашего переезда сюда. Ты знаешь, что твой отец приходится мне крестным отцом?

– Нет! – ахнула Елена.

– А мой отец крестил твоего брата Марко, а мать – Франко. Неужели ты не знала этого? – с любопытством посмотрел на нее Габриель.

– Похоже, я многого не знаю. – В ее глазах заблестели слезы.

– Ты в порядке?

– Твоя мать… Она приняла меня за мою маму… Впервые в жизни я услышала, что кто-то говорит о ней как о живом человеке, а не ангеле на небесах. В мире Риччи женщина – либо потаскуха, либо Мадонна. Для отца и братьев мама – святая Мадонна, но она любила красное вино! – Слезы покатились по ее щекам. – Я никогда не знала, что она любила красное вино. И я понятия не имела, что наши семьи дружили так близко. Мы проводили с вами Рождество.

Теперь Габриель взял ее за руку и сжал. Она была холодной, как лед.

– Мы с самого начала были как одна семья, но все изменилось, когда умерла твоя мать.

– Как?

– Все прекратилось. Когда мы только переехали в Америку, вы часто навещали нас. Твой отец открывал здесь свое дело, и твои родители решили эмигрировать вслед за нами. Но потом твоя мать умерла, и все разговоры о переезде прекратились. Твой отец по-прежнему навещал нас, когда бывал в Америке, но мы больше не собирались вместе, как одна семья.

– Ты приезжал к нам, – отрешенно сказала Елена. – Я помню, как ты со своим отцом останавливались у нас пару раз. Но это было так давно… Я ничего не знала о том, что ты только что рассказал.

– Теперь ты понимаешь, почему я так сильно ненавижу твоего отца? Мы были одной семьей. Я любил его. Он подставил не просто моего отца и своего лучшего друга, он предал человека, который был ему как брат. Он позволил мне, своему крестному сыну, отправиться в тюрьму. Он знал, что у моего отца проблемы с сердцем, но ему было все равно. Он позволил моему отцу умереть.

Елена медленно покачала головой.

– Нет, – прошептала она. – Он не мог так поступить.

– Но это правда. И ты знаешь, к чему привело предательство твоего отца.

Елена дрожащей рукой вытерла слезы.

– Мне очень жаль, что твоей семье пришлось пережить много горя, – твердо заявила она, – но, клянусь, мои родные тут ни при чем. Мой отец не такой человек.

Габриель чувствовал, что она лгала. Но кому? Себе или ему? Вероятно, Иньяцио намеренно не говорил ей правду.

– Ты утверждаешь, что многого не знаешь о своем прошлом, потому что отец и братья скрывали его от тебя. Не говорит ли это о том, что они не посвящают тебя и в другие дела?

– Нет, – упрямо заявила Елена.

– Или ты заодно с ними, или занимаешься самообманом. Открой глаза. Правда – вот она, лежит на поверхности и ждет, чтобы ты увидела ее.

Елена проснулась одна в доме Габриеля во Флоренции, который впечатлил ее даже больше, чем его пентхаус на Манхэттене. Ее поразила роскошная и в то же время уютная обстановка, и она была тронута, увидев картину Джузеппе Арчимбольдо на стене комнаты, которую Габриель отвел под ее кабинет.