– Не думаю, что ты говоришь правду.

Коул приподнял бровь.

– Разве не у тебя был плохой сон? Так не лучше ли нам поговорить о том, кто или что тебя расстраивает?

Эрин прикусила щеку изнутри.

– Хороший ответ. Но я первая спросила. Как случилось, что ты так много знаешь о панических атаках и посттравматическом синдроме?

– Я просто предположил, что у тебя могла быть паническая атака, – пробормотал он.

– Тогда как большинство людей списало бы мое состояние на беременность. Брось, Коул. Я не тупая. Я знаю, что тебя что-то тревожит.

Коул покачал головой.

– Ты такая чертовски упрямая, – проворчал он.

– Это профессиональное. Но я действительно хочу тебя узнать.

– Тогда ты чертовски крепкая профессионалка, – сказал он, и Эрин почувствовала, что он вот-вот расколется.

– Я знаю свою работу. А теперь рассказывай.

– Рассказывать, собственно, не о чем. И ничего гламурного в моей работе нет. Она опасная, приходится проводить много времени, представляясь кем-то другим, вести фальшивую жизнь. И от этого размываются границы: ты уже плохо соображаешь, где притворство и где ты настоящий. Иногда приходится делать то, что плохо с точки зрения и закона, и морали, во имя высших ценностей. И в результате возникает реакция на стресс. Это нормально.

Эрин понимала, что он описывает свою работу так, как врач клиническую картину болезни, которой сам не болен, но готова была довольствоваться тем, что дают.

– Продолжай, – тихо сказала она. Если уж ей так повезло и он в настроении говорить, то перебивать его было бы глупо.

Коул продолжал говорить, глядя в потолок.

– Нас этому обучают, но когда мы выходим из игры, нам промывают мозги до тех пор, пока не сочтут, что состояние стабилизировано и нас снова можно пускать в дело. Вот почему я знаю, что ты чувствовала, и потому предложил обратиться за помощью к профессиональному психоаналитику.

Эрин судорожно сглотнула.

– Я уже получаю помощь.

Коул в недоумении на нее посмотрел.

– Получаю, – повторила Эрин. – От тебя. Ты здесь, со мной. Ты поставил мне диагноз. – Она ухмыльнулась. – Твое объяснение помогло понять, что со мной. И с тех пор как ты тогда держал меня в объятиях у себя на коленях, панических атак у меня больше не было. – Она смотрела ему в лицо, в лицо мужчины, которому безраздельно доверяла. – Вот видишь, – с довольным вздохом заключила она. – Я уже чувствую себя лучше.

Он прищурился, не вполне уверенный в том, что она не лукавит. Но Эрин говорила искренне. Этот мужчина действительно ее исцелял. Она даже сама не понимала, почему и как. По идее он должен был бы представлять для нее опасность: для ее жизни и, главное, для ее сердца.

– Может, я еще чем-то могу помочь? – спросил он.

Страх, вызванный кошмаром, сменился желанием. Он приоткрыл перед ней душу и тем самым стал ближе ей эмоционально. Увы, эмоциональной близости ей было мало. Они жили вместе, осторожно обходя прошлое, сексуальное напряжение, влечение, которое она больше не в силах была игнорировать.

Она была независимой и останется таковой, пока Коул будет жить с ней, и после того, как он съедет. Но сейчас она чувствовала себя слабой женщиной, имеющей потребности, которые только он мог удовлетворить.

Он был здесь и предлагал свою помощь. Он, правда, не знал, что у нее на уме. Она хотела его и была полна решимости взять то, что хочет.

Большие карие глаза с золотистыми крапинками смотрели на Коула, который ждал, в свою очередь, ответа на свой вопрос.

– Ты мог бы обнять меня, – сказала она, удивив неожиданной дерзостью притязаний.

Коул не торопился воспользоваться ее предложением. Эрин усмехнулась.

– Ладно. Для тебя это слишком, да?

– Ты даешь, – пробормотал он, чтобы потянуть время. Все в ней привлекало: ее сила и красота, независимость и чувство собственного достоинства.

Она, незамужняя женщина, ждала ребенка и при этом не жаловалась. Она не пасовала ни перед своими братьями с командирскими замашками, ни перед ним. Она позволила себе обнаружить человеческую слабость, только оказавшись в плену подсознания.

Так как он мог лишить ее пусть кратковременного, но покоя?

Тем более что он и сам этого хотел.

– Перевернись на другой бок, – сказал он, чувствуя, что приближается к опасной черте, за которую не следует заступать, особенно когда на ней коротенькая рубашка с кружевом, сквозь которую просвечивает атласная кожа.

Ресницы ее затрепетали, и она перевернулась на бок и тут же прижалась спиной к его груди. Член, который он умудрялся держать под контролем в ее присутствии, отреагировал немедленно. Коул почувствовал, что тверд как железо.

Она расслабилась – Коул это сразу почувствовал, тогда как сам был напряжен до предела.

– Я почти не сплю, – тихо сообщила она.

Коул крепче ее обнял.

– Возможно, потому что не чувствуешь себя в безопасности.

– С тобой я чувствую себя в безопасности, – возразила Эрин и устроилась поудобнее, вжавшись в него.

Ему стало неспокойно от ее слов. Она слишком ему доверяла. И это неизбежно приведет ее к разочарованию. Но он не мог ее оттолкнуть. И Коул положил руку ей на живот.

Он так и не смог до конца осознать тот факт, что у нее в животе рос его ребенок, но при мысли об этом в груди его поднималось что-то теплое и незнакомое. Он вдруг стал задумываться о том, какой бы из него получился родитель. Он не знал, что должен делать хороший отец. Пример было брать не с кого. Поведение собственного отца скорее научило его тому, что делать не следует. Но это уже кое-что.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил ее Коул.

– Меня уже почти не тошнит. Я только сильно устаю. – И, словно вспомнив о том, как устала, Эрин зевнула, и он заставил себя расслабиться.

Он слушал, как постепенно выравнивается ее дыхание. Вскоре она уснула. Ему потребовался еще час, чтобы унять сердцебиение и успокоиться настолько, чтобы без тяжелых для себя последствий держать ее, сонную, в объятиях, и еще по крайней мере полчаса, чтобы заснуть.

Эрин проснулась, прижимаясь к твердой мужской плоти, но сразу поняла, где находится и с кем. Она чуть повернулась и обнаружила, что шелковые шортики ее пижамы задрались, и она нахально трется о твердое мускулистое бедро Коула. Словно петарды, внутри у нее взрывались и рассыпались огненные искорки, все чаще, все ярче. Потом ей сделалось так хорошо, что она замерла. Секунда, другая, и волна откатила.

Обидно до слез.

Между ними существовала такая сумасшедшая химия, что отказать себе в удовольствии насладиться продуктом бурной реакции фактически не представлялось возможным. И еще они жили вместе. И что еще важнее, как она резонно заметила ему накануне ночью, в его руках она чувствовала себя в безопасности. Ну и что, если все это лишь на время, она хотела его и знала, что он все еще ее хочет. Даже хорошая девочка, что жила в ней рядом с плохой и имела в отличие от последней право голоса, признавала, что рано или поздно это между ними снова произойдет.