Пришелец произнес индейское название Чертова озера.

– Жак, – обратился Жан к среднему брату, – ну-ка приведи мне на лассо этого придурка… а ты, Франсуа, возьми стальной шомпол от своего винчестера и влепи пару десятков раз по верхней части его скальпированных панталон.

– У этого неудачника вид Иуды… Когда мы его схватим и основательно выпорем, он нам скажет правду.

С молниеносной быстротой младшие братья выполнили указания старшего. Эти подростки, едва вышедшие из детского возраста, обладали прямо-таки невероятными силой и ловкостью. Индеец не успел и пошевелиться, как был уже опутан лассо. Безжалостный шпицрутен просвистел и опустился на его тело, оставив синеватый шрам.

– Боб – наш друг, негодник, и я обслужу тебя на совесть.

– Хо! Господи, помоги! – взмолился индеец, сразу сменив тон и поведение. – Не бейте меня, Фрэнсис… А ты, Джеймс, убери это проклятое лассо… Комедия окончена…

От изумления Франсуа выронил шомпол, а Жак – лассо, тогда как Жан смущенно пробормотал:

– Боб!.. Это же Боб!.. Этот чертов Боб!..

– Он так вырядился в индейца, что сам бы себя не узнал, если бы только мог взглянуть со стороны, – сказал Жак, развязывая мнимого краснокожего.

– Как мы о вас беспокоились, бедняжка Боб, – добавил Франсуа, крепко пожимая ковбою руку.

– Э-эй!.. Не так сильно!.. У этого юного Геркулеса такое пожатие, что кровь выступает из-под ногтей.

– Мой храбрый товарищ, – вступил в разговор Жан, – я бы обнял вас от радости, но вы так перепачкались.

– Да!.. Да!.. Устройте мне праздник… Приласкайте меня как следует… А то вы так меня отделали.

Смеясь и пытаясь шутить, чтобы не выдать своей по-настоящему искренней растроганности, Боб не мог скрыть слезы, сверкнувшей жемчугом в уголке его глаза и скользнувшей по татуировке.

– Это глупо, – сказал он совершенно изменившимся голосом, – но эта симпатия, которую вы проявили ко мне, этот способ защиты меня …наконец, ваша вера в меня – всё это возвращает меня… в положительном смысле… к той точке, когда у меня еще была вода в глазах… Но вот уже лет пятнадцать, как я ее не пил! Честное слово! Никогда со мной не происходило ничего подобного. Какая прекрасная идея пришла мне в голову: достать свой маскарадный костюм и разыграть эту маленькую комедию!..

– Скажите же, наконец, откуда вы приехали?.. Что с вами случилось? Подумать только: вы отсутствовали три дня!

– Наконец-то, и это – самое главное.

– Но какой нелепый наряд!..

– Неужели мне действительно удалось преобразиться в краснокожего?

– До такой степени, что даже мы обманулись, мы, наполовину индейцы!

– А где же ваша лошадь?

– У меня ее украли! Предполагаю, что это сделал ее бывший хозяин, один из бдительных, повесивших меня. Впрочем, это неважно! Я найду другую. Я прибыл поздно, но весь напичканный новостями, как курьер почтовой службы.

– Давайте разнуздаем лошадей и вернемся домой. Там мы перекусим и побеседуем.

– Нет, оставьте лошадей в полной готовности, только привяжите их к барьеру… Никогда не знаешь, что может произойти.

– А теперь: говорите, Боб, мы вас слушаем.

– Итак, покинув вас, я направился в окрестности Хэлл-Гэпа, к своему товарищу, с которым во времена менее счастливые, чем нынешние, я носился по прериям. Человек он верный, но отпетый мошенник.

Я решил переодеться и стать полностью неузнаваемым. Мне пришла в голову мысль преобразиться в индейца. Это было легко для таких, как мы: для squamen, то есть белых мужчин, сожительствующих с индейскими женщинами, так что люди их племени признают нас своими. Таким образом, мы весьма основательно знаем язык и обычаи индейцев, включая их пляски и их таинства.

Ну вот. Я переоделся в сиу и, как говорят в театре, влез в шкуру своего персонажа. Богат я был на двадцать долларов, которые дал мне друг.

– А я, – прервал его Жан, – позволил вам уехать без единого «лиара»[49].

– … Если вы будете прерывать нить моего рассказа, я не доберусь до конца. …Я вошел в салун. Мое появление произвело сенсацию… Индейцев в Хелл-Гэпе давно не видывали. Полковники, судьи, профессора, доктора – короче, все титулованные персонажи, наводняющие мою страну, окружили меня и заставили выпить с ними. Я охотно позволил себе утолить жажду и рассказывал, как настоящий дикарь, самые глупые истории, естественно, веселившие общество. Тем временем я заметил того ирландца, которому вы устроили хорошенькую трепку. Он пил в одиночестве, а такое здесь случается редко, и часто поглядывал на часы, висевшие над стойкой.

Вот так отвергнутый всеми, этот человек должен быть врагом. Так я подумал. Если это не так, то в мире исчезла злопамятность. Я достаточно был знаком с моим Падди[50], чтобы понять, что он столь же переполнен ядом, как целый выводок гремучих змей. Он пил мало, значит, берег силы… Он все время поглядывал на часы, значит, у него было назначено свидание.

– Невероятный вывод, Боб, великолепные рассуждения, – сказал Жан, оценивший, как истинный следопыт, эту тонкую ассоциацию идей.

– Пустяки, – отмахнулся Боб. – Увидев это, я жадно проглотил полдюжины стаканов виски. От такого количества загнулся бы любой менее закаленный выпивоха… Потом я порывисто выбежал… Словно мне внезапно стало плохо. Я исполнил четыре или пять скачков, обычных для пьяниц, и грохнулся на спину, скрестив руки и ноги, и захрапел, как медведь, до отвала наевшийся меда… Но глаз я не закрывал…

Через четверть часа мой ирландец вышел. Руку он держал в кармане, где обычно находится пистолет. Он поворачивал голову справа налево и слева направо. Короче, он боялся слежки. Я пошел за ним с той легкостью и той восхитительной гибкостью индейцев, с какой мы следуем за ними по тропе войны. Мы шли семь или восемь минут и пришли… Догадайтесь! Я дам вам за это сто тысяч… Да не трудитесь… Это бесполезно! Мы пришли к подножию телеграфного столба, высоту которого я недавно измерял с пеньковым галстуком на шее.

Там уже кто-то был, возле этого проклятого бревна… Они говорили очень тихо… Я пополз, соблюдая массу предосторожностей!.. Я различил несколько слов… Кажется, ваше имя… Потом: «три брата»… «проклятый метис»… «кончать их»… «доллары»… «след»…

Я очень хотел услышать больше, но ближе нельзя было подойти ни на шаг, иначе мое присутствие было бы раскрыто. Впрочем, встреча была недолгой. Через десять минут сделка была заключена. Но что за сделка? Вот в чем загвоздка!

Сообщники расстались. Я бросил Падди и пошел за другим заговорщиком. С ирландцем-то были игрушки, а вот другой… Тот действительно «соображал в закоулках», как выражался мой друг парижанин Реми, позволивший скальпировать себя Черному Котлу.