– Мелисса ушла. – За спиной раздался голос Луизы.

– Что значит «ушла»?

– Забрала свой рюкзак и все вещи. Алекс сказал, что вроде видел ее на дороге в город.

– Что ж, в таком случае ее не похитили.

– Я серьезно.

– И я. – Профессиональная привычка учитывать все возможные варианты. Ричард поднялся. – Пойдем, нужно больше узнать об этом.

По лестнице спускался Алекс, помахивая телефоном Луизы.

– Когда ветер дует в определенном направлении, в нашей комнате «Водафон» показывает две полоски. Я отправил сообщение. – Он передал телефон Луизе.

Все собрались в гостиной. Ричарду это показалось излишне драматичным.

– Дома она сбегает раз в неделю.

– Но мы сейчас не дома, а на природе, – возразила Луиза.

– Здесь гораздо безопасней, чем в центре города в пятничный вечер. – Ричард говорил медленней и мягче обычного. – Она, должно быть, сидит сейчас где-нибудь в кафе и злорадствует над нашим беспокойством. Если мы позвоним в полицию, нас высмеют и попросят перезвонить завтра.

У Луизы от волнения перехватило дыхание. Ричард погладил ее по руке и продолжил:

– Она помучает нас немного, а потом позвонит.

«Ты в этом виноват», – подумала Анжела, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не произнести это вслух. А вот Доминик поверил Ричарду. Как брату удается быть таким убедительным, ничего не зная наверняка? Может, всем врачам такое свойственно?

– Если Мелисса не выйдет на связь, мы сами позвоним ей из Раглана, – сказал Ричард.

– Хорошо, – согласилась Луиза.

«Вот только ей нехорошо, – подумала Анжела. – Она всего лишь слушается приказов, точно пес у строгого хозяина».

Бенджи вошел в кладовку между кухней и ванной. Здесь стоял переносной холодильник «Индезит», посудомоечная машина и толстая, будто старая Библия, фаянсовая раковина на деревянной основе. Бенджи взял с подоконника поцарапанную восьмиугольную жестянку. Налепленная на крышку полоска гласила: «Таблетки для посудомоечной машины», а на оранжевой наклейке чернело предупреждение: «При проглатывании требуется консультация врача». Бенджи перевернул жестянку, и в ней что-то забренчало. На дне он прочел: «пралине», «сливки для кофе» и «турецкие сладости».

Анжела заявила, что не будет осматривать замок, а поедет автобусом в Хэй.

– Там ходят автобусы? – недоверчиво уточнил Ричард.

– Наверное, в них впрягают коров, – съязвила Анжела, и атмосфера в комнате стала прохладней.

– Я с мамой, – тихо сказала Дейзи – компания Ричарда нравилась ей не больше, чем матери.

Доминику пришлось ехать в Раглан с Бенджи – он-то никогда не отказывался смотреть на замки.

Анжела и Дейзи спускались с холма к маленькому каменному мосту. Тишину нарушали только их шаги и шуршание непромокаемых плащей. Из-за ворот на них смотрела грязная белая лошадь. Анжела злилась на дочь – та лишила ее одиночной прогулки, и вместе с тем испытывала облегчение оттого, что идет не одна. Слишком сильно она зависела от привычного жизненного уклада, а теперь корабль ее жизни слегка отошел от причала.

Дейзи любила тишину, Анжела привыкла к шуму четырехсот детей в одном здании. «Мерседес» Ричарда обогнал их на пути в Раглан. Доминик, Алекс и Бенджи помахали из окон, словно из поезда.

– По-твоему, где она сейчас? – спросила Дейзи.

Но Анжела уже напрочь забыла о Мелиссе.

Мелисса растерянно стояла на углу улицы. Черт, и куда ей идти? Вряд ли отец без вопросов отстегнет ей денег на самолет. Уехать к Донне в Стерлинг? Мелисса огляделась. Магазин, в котором продают китайские колокольчики. Магазин, в котором продают резиновые сапоги и дешевые шелковые шарфики – в подобных королева выгуливает своих корги. Омерзительные общественные туалеты. Туристы из Лондона, делающие вид, что наслаждаются природой. Мелисса заглянула в бумажник: двадцать два фунта и шестьдесят восемь центов и пластиковая карта, которую вполне можно сунуть в банкомат, стоящий на противоположной стороне улицы. Боже, как хочется есть…

– Что с Бенджи? – спросила Дейзи.

– У него все хорошо, – ответила Анжела.

– По-моему, ему одиноко.

– Ему нравится быть самому по себе.

Их маленький автобус с ревом взбирался на косогор. Тень от башни падала на церквушку с садом. У подножия холма в грязном дворике женщина мыла из шланга «лендровер».

– Когда тебе одиноко, ты ищешь компанию, пьешь, чтобы не идти домой, или выходишь замуж за первого встречного, если тебя так уж пугает возвращение в пустой дом.

Дейзи считала мать глупой, ведь та все время препирается. Но порой она заявляла что-то подобное, и Дейзи вспоминала, что мать хорошая учительница. Однако чувствовала она при этом не восхищение или вину, а страх – ведь если мать права, значит, ошибается она, Дейзи.

Автобус остановился, пропуская развернувшийся красный микроавтобус. По обеим сторонам дороги тянулись сельские домики с розами и качелями и сельские домики с цепными псами и ржавыми авто. Перед автобусом прошла сгорбленная женщина, такая старая и оборванная, что где-нибудь на холме наверняка стоит ее пряничный домик.

– У вас с отцом все хорошо? – с нарочитой заботой спросила Дейзи – в качестве компенсации за испуг ей захотелось слегка подколоть мать.

– Мы… Нормально, – осторожно ответила Анжела.

Дейзи озарило. Мама – обычный человек, а она так редко это замечает. Появилось желание ее обнять, и чтобы все снова было хорошо. Прошедшие годы вдруг показались сном: она опять стала пятилетней девочкой, которая едет с мамой в город за покупками. Дейзи отвернулась и уставилась в окно. Автобус поднимался над деревьями и заборами и наконец выехал на пустошь с серой лентой дороги и окаймляющими долину рядами сосен, похожими на вырезанный ножницами войлок.

– Прости за Ричарда, – проговорила Анжела.

– Ничего страшного, я могу за себя постоять. – Их с матерью извечный танец: одна тянется, другая отступает, одна поглаживает, другая огрызается в ответ.

– Он задирал тебя.

– Не верится, что он твой брат.

– Я с ним тоже веду себя не как святая.

Многие считали Доминика приятелем, но никто не называл его лучшим другом. Анжела полагала – виной тому его малодушие, однако старалась лишний раз об этом не думать. Просто Доминик не способен должным образом взаимодействовать с миром. По ипотеке – задолженность, по машине свалка плачет, а ему все нипочем.

Доминик глянул через плечо, как Бенджи с Алексом играют на заднем сиденье в камень-ножницы-бумага – точнее, в версию Бенджи: «пи-пи – ка-ка – буэ».

Он считал своим благословенным даром отсутствие потребности к чему-либо стремиться. Эта потребность многими завладевает, как проклятье. Доминик же взирал на сумбурную религиозность Дейзи, на Алекса, однажды после пробежки увезенного на «Скорой», на Анжелу, пытающуюся спасти малолетних гопников, которые все равно попадут в тюрьму – и признавал за ними право жить иначе, чем он.