Но вместо этого он задрал мне юбку, стащил с меня трусы и сунул ладонь прямо между ног. Сейчас и каждый раз, когда я это вспоминаю, прямо чувствую его руку у себя в интимном месте, отчего у меня бегут мурашки по всему телу.

Он трогал меня, от этого процесса у него в прямом смысле текли слюни, как у бешеного животного. Причмокивая, он говорил, что я совершила ужасный поступок и сейчас он меня накажет. После он сунул другую руку себе в штаны и стал одновременно трогать и себя, и меня. Продолжалось это ужасных пять, или даже больше, минут. От страха и непонимания, что происходит, я не могла пошевелиться.

Затем он схватил меня и резким движением поставил на диван. С меня спали вниз трусы и остались на ступнях, тем самым ещё больше сковав движения, теперь я даже если постаралась бы, не смогла бы убежать. Он окинул меня взглядом, закатил глаза, судорожно прижал колени друг к другу и снова сунул руку себе в штаны. Другой рукой схватил меня за попу и подтянул ближе к себе, желая поцеловать. Он буквально облизал мне всё лицо.

Не знаю, чем бы тогда это закончилось, но в этот момент в дом вошла мать. Она прекрасно видела, что происходит. Сейчас, в уже зрелом возрасте, я понимаю, что увиденное ей нельзя было ни с чем спутать, это не выглядело со стороны не как иначе, только как попытка изнасиловать ребёнка. Причём не какого-то абстрактного или чужого, а её собственную дочь. Но она сделала вид, что ничего не изменилось. И это был не последний случай.

Не каждый день, но каждую неделю он стабильно либо зажимал меня, либо трогал за самые интимные места. Иногда он врывался ко мне в ванную или в туалет с ножом в руках или просто, угрожая избить, заставлял меня при нём купаться или ходить в туалет, а он смотрел на меня, при этом держа руку в штанах. Под угрозой избиения он заставлял меня, когда этого ему захочется, задирать юбку, наклоняться в юбке так, чтобы он мог посмотреть на мою задницу. Иногда он и вовсе заставлял меня спускать трусы и задирать кофту вверх.

Всё это, конечно, происходило не прямо при матери, но всегда в непосредственной близости от неё, и она каждый раз то ли делала вид, что не замечает, то ли воспринимала это как норму. Хотя, скорее всего, ей было просто наплевать. Весь этот ужас продолжался, наверное, с полгода точно. Я не знаю, как это не сломало мне напрочь психику и я просто не попала в психиатрическую клинику, видимо, мне повезло. Но уже тогда, в совсем юном возрасте, меня стали посещать мысли о суициде, я даже планировала, как это сделать безболезненно… Но тут мне повезло, если это можно так назвать, ещё раз. Митчелл попал в тюрьму и больше не появлялся в доме. Думаю, ещё чуть-чуть, и он бы перешёл к открытому насилию, но что-то меня уберегло.

Я надеялась, что больше никогда в жизни его не увижу, но сейчас он стоял прямо передо мной.

– Не узнаёшь меня, что ли? – сказал он и начал двигаться в мою сторону.

У меня в голове сразу промелькнула мысль о том, что если он был готов на такое по отношению к ребёнку, то какие извращённые фантазии крутятся у него в голове сейчас, когда видит меня, повзрослевшей и симпатичной девушкой. На что он способен, я даже представить себе не могла и не хотела испытывать судьбу.

Поэтому просто сразу же развернулась и хотела выбежать из дома, но он схватил меня за руку.

– Ты куда это собралась? У нас с твоей матерью сегодня праздник, как видишь. – Мой взгляд упал на пустые бутылки из-под алкоголя, которые валялись под журнальным столиком около дивана. Их было не меньше пяти точно. – Меня из тюрьмы выпустили, что, не отпразднуешь с нами?

Я изо всех сил дёрнула руку и открыла дверь. Он сказал мне в спину:

– Да куда ты денешься, домой всё равно придёшь!

Я выбежала на улицу и стала догонять Стива, он совсем недалеко ушёл от дома. Я набросилась на него, чуть не сбив с ног.

– Что случилось? – сказал он.

И тут на смену адреналину пришли самые неприятные эмоции, страх и все те мерзкие воспоминания. Началась настоящая истерика.

– Я не могу домой, – это последнее, что я успела ему сказать, прежде чем стала буквально задыхаться от слёз и нахлынувшего на меня приступа истерии.

* * *

Стив успокаивал меня, наверное, час. Сначала мы просто шли, а потом сели на лавочку. По удивительнейшему стечению обстоятельств это была как раз та самая лавка, где он уже однажды меня успокаивал после того, как меня избила Барбара.

Стивен был первым в моей жизни человеком, которому я могла открыться, я ему доверяю, наверное, даже больше, чем доверяла отцу. Поэтому именно Стив стал тем человеком, которому я решилась рассказать, что со мной происходило в детстве.

Я увидела, как его начало буквально распирать от ярости и злости. Его кулаки сжались с такой силой, что мне казалось, у него сейчас лопнут вены на руках. Он вскочил с места и произнёс:

– Я пойду и прямо сейчас убью его нах…й!

– Стой, – я схватила его за куртку.

– Нет, – он стал вырываться, – пусти меня, я тебе говорю.

– Прошлого не изменишь, даже если ты его прямо сейчас убьёшь! У нас есть более важные…

Стив меня перебил:

– Может быть, но, по крайней мере, он ответит за то, что делал, я отрежу ему руки и заставлю их сожрать!

– Я бы, наверное, тоже этого хотела, но, во-первых, это ничего не изменит, а во-вторых, тебя просто посадят!

– Да плевать, зато одним ублюдком на этой планете станет меньше!

– Не плевать, если ты хочешь сделать то, что предлагал мне утром!

Это слегка переключило внимание Стива. Мы снова сели на лавку и, когда оба окончательно успокоились, ещё раз обсудили то, что Стив предлагал утром. Я согласилась с его предложением, теперь-то у меня и выхода не было, у меня даже не то что дома, а даже места, где ночевать, не осталось. Плюс во мне сыграл адреналин, может, это и было импульсивным решением, продиктованным эмоциями. Это единственный вариант, как мне казалось, который поможет нам дальше счастливо жить. Это наш единственный путь… Через преступление к мечте.