не желают оказывать поддержку работающим матерям, и у нее в планах начать новый бизнес – по очистке деревянных поверхностей. Я помогла ей вытащить из багажника расписной сундучок и маленький лакированный стол, и после того как Дэнни получил свою бутылочку и уснул, она покрыла сундук толстым слоем «Нитроморса»[18] и поинтересовалась, почему я не в школе. У меня была уйма времени придумать объяснение, но я решила сказать правду.

– Настроения не было.

Мама приготовила нам по чашке эконом-кофе, и пока «Нитроморс» делал свое дело, растворяя слой за слоем глянцевую краску и заполняя дом едкими парами, мы беседовали о жизни: о людях, детях, собаках, школе.

– Не профукай жизнь, Лиззи, – сказала мама. – Пожалуйста, не профукай.

– Ни за что, – заверила я.

– Обещай мне, что у тебя будет замечательная жизнь.

– Обещаю, – сказала я.

И я правда так думала. Но потом столкнулась с Мирандой Лонглейди, мы с ней пошли в «Райский уголок», и я устроилась на работу.

Мама подбросила меня до «Райского уголка» как раз вовремя, чтобы я успела закончить свою смену. Потом пришлось делать двойное задание по биологии. А потом мама читала мне рассказ, который она написала, – «Современная альтернатива», о девочке, которая вернулась в Древнюю Грецию, прихватив в качестве путеводителя исключительно «Питера и Джейн»[19].

9

Электрическая плита

Мистера Симмонса неожиданно забрали. Официально он не выздоровел окончательно, но жуткая мисс Питт пришла и забрала его. Он не хотел уходить, и слышны были препирательства и крики, и, если верить Матроне (а это не всегда следует делать, как известно), Питт тащила его силой, и они с дружком, семейным доктором, уволокли его. Я видела, как они вели мистера Симмонса по выщербленным плиткам и вниз по лестнице, почти тянули. Мы с мисс Питт встретились взглядами, и хотя время было не учебное и я не делала ничего дурного, но поняла, что она затаила на меня злобу. Я по привычке вся сжалась, но потом, сообразив, что это она делает нечто недостойное, а вовсе не я, гордо выпрямилась и, уперев руки в боки, наблюдала, как она придерживает голову мистера Симмонса, заталкивая его на пассажирское сиденье докторовой машины.

– Поехали, Роджер, – скомандовала она.

А сама уселась в «ровер» мистера Симмонса и рванула с места.

Матрона героически встала на пути машины, раскинув руки, как Гордон Бэнкс в лучшие времена. И отпрыгнула с дороги в последний момент.

Меня вызвали в комнату номер 8 собрать пожитки мистера Симмонса. Заглянув в график на сегодняшний день, я с облегчением увидела, что это не мне придется сообщать Хозяину убийственную новость.

Помимо того, что отъезд мистера Симмонса сам по себе стал печальным и нервным событием, он еще и вписывался в общий негативный тренд – говоря по-деловому, – поскольку мистер Симмонс оставался единственным не сбежавшим пациентом. Трое других к тому времени уже отбыли. Все – в «Новый лужок», и трагические речи у постели больного Хозяина казались все менее забавными.

Персонал на все лады проклинал Жену Хозяина. «Она ворует наших пациентов», – твердили они. И это было, в известном смысле, правдой. Родственники пациентов видели глянцевые буклеты, читали про всякие милые штучки, о которых я уже говорила (как, например, близость магазинов и увеселительных заведений), и менее очевидных преимуществах (возможность оставить машину на парковке бесплатно на три часа). Прежде мы слыхом не слыхивали о пациентах, покинувших (живыми) «Райский уголок», но сейчас этот негативный тренд внушал опасения. Особенно поскольку новых пациентов не поступало.

Отъезд мистера Симмонса повлиял на каждого. Некому было присмотреть за плитой, проверить, достаточно ли у нас консервированных грейпфрутов в кладовой (и если нет, сгонять за ними на своей машине во Флэтстоун), и держать наготове чайник с кипятком в любое время дня и ночи.

Сестра Гвен выложила Хозяину правду-матку.

– Заведение чахнет и приходит в упадок, – заявила она, ну что-то в этом роде. – Либо вы уполномочите меня навести здесь порядок, либо я увольняюсь, невозможно работать в таком хаосе.

Хозяин сказал, что Гвен берет его на испуг. Он не верил, что она действительно уволится, и хотел, чтобы всем по-прежнему руководила Матрона, потому что его устраивал ее неторопливый расслабленный стиль. Тогда Гвен подала в отставку и ушла, даже не отработав смену.

В период процветания в пансионе проживало более пятидесяти пациентов, и почти каждый день один из местных семейных врачей присылал сюда пожилых мужчин на шестинедельное послеоперационное восстановительное лечение, и в девяти случаях из десяти пациент задерживался дольше – или навсегда, – потому что не мог окончательно вернуться к прежнему состоянию. Либо им просто нравились вид из окна, местные порядки, всякие шуры-муры, булочки, паб, сестры и шоу по телевизору.

Плюс еще и неиссякаемый поток одиноких старых дев. У которых не было преданных дочерей или сыновей, желающих помочь им дожить век в их собственном доме или забрать к себе. Итак, одинокие и беззащитные дамы стекались сюда за видами и обстановкой, величественностью старого особняка, увитого плющом, вековыми каштанами и историей, художественной плиткой на полу, резными балюстрадами и запахом полироля, витавшим в воздухе. И надеждами на уроки рисования, домино, лото и ежедневные свежие фрукты.

А когда пациенты умирали, им на смену прибывали новые миссис и мистеры ограниченного срока хранения – вплоть до настоящего времени, пока они не начали предпочитать «Новый лужок».

А потом, будто и без того было недостаточно плохо, внезапно слегла мисс Бойд, и ей, по всему видать, требовался особый медицинский уход и, пожалуй, кровать с противопролежневым матрасом, который Хозяин только что продал, и теперь пришлось взять напрокат за сумасшедшие деньги в сельской больнице. А сестра Гвен, сопровождавшая самых больных пациентов в их последние дни и часы, уволилась.

Даже сам дом словно почуял, что дела плохи, потому что погасла плита, а угольщик отказался привозить уголь, пока мы не заплатим по счетам, и не было мистера Симмонса, чтобы поговорить с ним своим красивым голосом диктора Би-би-си, который мы ценили за редкий скрипучий тембр, идеальный для сообщения грустных новостей.

И нам пришлось готовить в остывшей кухне на маленькой электроплитке.

10

Фунтовая банкнота

Никто особо не любил Матрону – полагаю, это уже ясно. Никто не видел в ней несчастную старую женщину, которую видела я. Основная проблема состояла в том, что она была уродливой, жирной, злобной сукой и носила корсет, похожий на рыцарские доспехи. А еще она была снобкой – это невозможно скрыть. Не могла заставить себя пользоваться общими кружками и даже мыть свою персональную чайную