Следующий гобелен. Осиянные дланью Отца Огня бароны преследуют маленьких бородатых всадников. Витгольд усмехнулся. Дань памяти затяжным войнам с Повесьем за право обладания Пустыми землями. Почивший батюшка — Ресвальд Первый — очень уж хотел расширить владения на закат, пока не сообразил, что с Ард'э'Клуэном выгоднее замириться и торговать, чем изнурять оба королевства постоянными пограничными стычками. Ничего у батюшки не вышло. Это только на гобеленах и в бардовских песнях бароны играючи рубили веселинов. На самом деле удары бородатых конников, способных на всем скаку рубить двумя мечами, перепрыгивать с коня на коня и поддевающих перстень пикой, гораздо чаще опрокидывали и рассеивали наспех собранные дружины. В память о тянувшихся больше двадцати лет боях Трегетрену отошли лиг пять в длину и полсотни в ширину лесов и перелесков в обмен на обескровленные, вплоть до вырождения, баронские роды на западных рубежах. Сомнительная выгода, которой Витгольд, едва заняв трон, предпочел мирный договор с Мечилюбом, отцом правящего ныне Властомира. Да, кстати, о Властомире…

Витгольд отвлекся от воспоминаний и вперил блеклые глаза в склонившегося посла. Тот почувствовал монарший взгляд. Выпрямился, расправил полы тяжелой бобровой шубы.

— Ваше величество, позвольте поблагодарить вас от имени моего повелителя, вождя вождей, мужа над мужами, первого копья и держателя узды Повесья, Властомира сына Мечелюба. Когда вашему величеству будет угодно передать грамоты для отправки в Весеград?

Витгольд помолчал, бесцеремонно разглядывая посла. Крепкий старик. Коренастый, как вековой дуб. Бури обломали его ветки, снега намели шапку в кроне, дожди избороздили морщинами бурую шершавую кору, а он всё стоит. И еще пять веков простоит, если к не придется по вкусу лесорубам или углежогам да не побоятся люди дело иметь с лесным великаном, тупить топоры о каменно-твердую древесину. Так и Зимогляд, водивший конную гвардию Повесья еще при Мечелюбе, поражал телесной и душевной крепостью, возбуждая в недужном Витгольде лютую зависть. Зимогляда не корчило от приступов острой боли в печени, не выворачивало наизнанку после самого обычного подкопченного окорока или кубка густого вина. Веселии ел, пил и спал в свое удовольствие, скакал на коне и на шестом с лишним десятке лет так и норовил прижать в темном углу какую-нибудь коморницу пообъемистей и посмазливее. То есть вовсю предавался удовольствиям, о которых трегетренский владыка и думать забыл.

— Скоро соизволю, — без приязни проговорил Витгольд. Да и откуда взяться приязни при такой зависти? — Денька два еще погодишь. Больше ждал.

Зимогляд вновь поклонился:

— Воля ваша. Я буду ждать столько, сколько прикажет ваше величество.

— Вот и ладно. Вот и хорошо. А теперь иди. Да осияет Небесный Огонь твои дела.

Посол приложил ладони к сердцу, смешные косички совершенно седых волос раскачивались в такт движениям скуластого, докрасна загорелого лица:

— Благодарю, ваше величество. Да хранит Мать Коней ваши пути и пути ваших достойных соратников. Я буду ждать столько, сколько потребуется.

Веселии отступил на три шага и еще раз склонился, прижимая руки к груди.

Витгольд милостиво покивал, всё-таки выдавив улыбку. Разрастающаяся боль стремилась заполонить всё его естество.

Когда украшенные резьбой и бронзовыми бляхами двери захлопнулись за послом, король откинулся на спинку трона и прохрипел:

— Терека…

Худой, издерганный казначей, барон Нувель, стремительно прошагал наискось через тронную залу к малоприметной дверке в углу. Прокричал в темноту:

— Терек!

Коннетабль, граф Пален, и верховный жрец Огня, благообразный с расчесанной надвое белоснежной бородой, засуетились вокруг монарха.

Рыхлый, пузатый Пален — поперек себя выше — неловко подсовывал под спину Витгольда тугую, набитую сухими водорослями с Поморья подушку. При этом он постоянно за что-нибудь цеплялся — то рукавом, то рукоятью изукрашенного, церемониального, а вовсе не боевого меча. Уверенно граф чувствовал себя только на поле сражения, командуя пестрыми квадратами пехоты и лучников, бросая на прорыв вражьего строя закованные в железо баронские клинья. Пожалуй, лишь благодаря его хладнокровию, выдержке и чутью соединенные силы Повесья и Трегетрена не были разгромлены у Кровавой Лощины, когда Властомиру пришлось спасаться бегством от ударивших неожиданно во фланг отрядов Мак Дабхта и Мак Кехты, а Витгольда одолел очередной приступ, тогда еще довольно редкий. В мирной же обстановке, в пиршественной зале или придворных церемониях, Пален терялся, зачастую опрокидывал предметы мебели, бил посуду, топтал ноги соседям.

Жрец Невеот распустил шнуровку на вороте королевской рубахи и всё норовил приложить позолоченный знак Огня к губам Витгольда:

— Помолитесь, ваше величество, полегчает…

— Да пошел ты кобыле под хвост, — сквозь сцепленные от боли зубы рычал король, — со своим амулетом вместе! Железяку с головы сними… Давит.

— А? Конечно, ваше величество. Само собой… — Невеот осторожно приподнял над редкой монаршей шевелюрой стальной обруч с тремя позолоченными язычками пламени впереди — трегетренскую корону.

— Где Терек?

— Здесь я, здесь, ваше величество. — Едва не сшибив с ног костлявого Нувеля, в залу ворвался постельничий. — Эх, ваше величество… Говорил вам, снадобья испили бы. Лекарь, уезжая, впрок наготовил, а вы не желаете…

— На стену к воронам твоего лекаря! — привычно отозвался Витгольд.

Жрец Огня, как всегда, услышав о прибывшем из Империи служителе Храма, брезгливо поморщился и произнес, почтительно склонив голову:

— Ваше величество, достаточно одного слова — и лучшие лекари братства Огня будут в вашем распоряжении.

— В выгребную яму! И Квартул твой, Герек, впереди с походной песней и штандартом!

Слуга вздохнул, а Невеот обиженно засопел:

— А то испили бы…

В пальцах Терека на миг возникла махонькая бутылочка из глазурованной глины. И исчезла. Потому что Витгольд, приступ которого, судя по всему, постепенно проходил сам собой, прицельно взмахнул кулаком:

— Как прикажете, ваше величество.

Постельничий сорвал с плеча длинное льняное полотнище и принялся промокать пот на лбу и висках короля.

Пален отошел в сторону и переминался с ноги на ногу, ожидая монаршего разрешения покинуть залу. Барон Нувель, засунув по давней привычке большие пальцы за украшенный бляхами пояс, уставился сквозь витраж и, казалось, перестал замечать окружающий мир. Скорее всего, он уже подсчитывал в уме предстоящие расходы и прибыль, пытаясь определить выгоду от сделки соседствующих королевств. Невеот бесцельно вертел в пальцах корону и хмурился, как обычно, заслышав что-либо об имперских жрецах-чародеях.

— Фу-у-х! — выдохнул король. — Полегчало.