На ощупь нахожу ручку и резко дёргаю вниз, но она не поддаётся. Меня начинает колотить, ладони становятся влажными, я чувствую как очень медленно, но уверенно мной овладевает паника, расползаясь по телу липкой паутиной и постепенно окутывая меня всю.

Судорожно разворачиваюсь лицом к двери и начинаю отчаянно дёргать ручку, ощущая как сердце лихорадочно стучит где-то в горле. Я настолько концентрируюсь на этом, что даже не замечаю приближение мужчины. До тех пор, пока он не прижимается к моей спине, а его ладонь накрывает мои руки, сжимающие металлическую ручку двери.

— Она заперта, Лера. Дёргать бесполезно.

***

Низкий голос мужчины буквально пригвождает меня к месту. Парализует своим убийственным, ледяным спокойствием.

Я всё ещё продолжаю стоять лицом к двери, каждой клеткой тела чувствуя Чернова позади себя.

Он с силой вжимается в мою спину, облокачиваясь руками об дверь по бокам от моей головы и, опустив голову, втягивает воздух рядом с моей шеей. Замираю на месте, боясь пошевелиться, с такой силой впиваясь в металлическую ручку, что пальцы немеют, и кожа на них начинает белеть.

Чувствую себя глупым оленёнком загнанным в капкан большим хищным зверем. По сути, так оно и есть. Чернов такой огромный. Я едва дохожу ему до груди. Бросаю взгляд на его крепкие раскачанные руки. Если он захочет, то в секунду переломит мне шею одним лёгким движением. Для него это будет так же просто, как сломать спичку.

— Почему ты дрожишь, Лера? — произносит хрипло, дотрагиваясь губами до моего затылка.

— Почему вы закрыли дверь? — шепчу, пытаясь оттесниться от мужчины, но он настолько близко, что это просто не представляется возможным. — Выпустите меня. Я хочу выйти.

Костя опускает руки, и в какой-то момент я уже было надеюсь, что сейчас он выполнит мою просьбу, но вместо этого Чернов сжимает мою талию, впиваясь в неё пальцами так крепко, что даже слой одеяла, обмотанного вокруг моего тела, не мешает мне остро ощущать его прикосновение, а потом одним рывком разворачивает лицом к себе.

Мой взгляд тут же упирается в голый торс мужчины, и я с силой зажмуриваюсь, боясь посмотреть ниже, потому что знаю, что на нём нет ничего, кроме боксеров.

— Ты только что хотела со мной поговорить, — низкий, чуть хриплый голос раздаётся у самого моего уха. — Задавала вопросы. Кажется, я не ответил ещё ни на один из них.

Он снова так близко. Слишком. Это сбивает с толку, мешает мыслить здраво. Я чувствую пряный аромат его парфюма. Он окутывает меня, как покрывало. Окончательно лишает рассудка.

Меня буквально сметает ураганом тех эмоций, которые заполняют мою душу до отказа. Их так много, что, кажется, они вот-вот начнут сочиться сквозь поры. И они настолько противоречивы, что просто не представляется возможным испытывать весь этот спектр одновременно.

Это выше человеческих возможностей, больше того, что я сама способна вынести.

Запрокинув голову вверх, пристально вглядываюсь в самые уникальные на свете глаза. Голубые с зелёными вкраплениями. Взгляд Чернова прямой, решительный. Уже только по одним его глазам я могу понять, что он не отпустит меня. Не откроет эту чёртову дверь до тех пор, пока мы не поговорим.

И я сама хочу этого. Расставить все точки над «i». Хочу и боюсь одновременно. Где-то внутри меня, настолько глубоко, что невозможно дотянуться, сидит уверенность в том, что, если я докопаюсь до всей правды, она меня разрушит. До основания. С корнями вырвет из и так не самой твёрдой почвы, которая есть у меня сейчас. Так, что я никогда уже не смогу собрать себя по кусочкам.

Пожалуй, это тот самый момент, когда ты не знаешь, что лучше — знать правду, какая бы она ни была, или позволить себе быть обманутой, но продолжать чувствовать себя в безопасности.

Один из самых сложных выборов, с которым может столкнуться в своей жизни человек.

Но, собрав последние силы в кулак, я всё же его делаю.

— Вы действительно были другом моего отца?

Мне чудится, будто глаза Кости вспыхивают, когда я задаю этот вопрос. И я сама вся внутренне сжимаюсь, ожидая ответа. И, как происходит всегда, когда чего-то очень сильно ждёшь, мне кажется, что проходит вечность, прежде чем он отвечает:

— Конечно, Лера. С чего у тебя вдруг появились сомнения?

Напряжённо вглядываюсь в лицо мужчины, пытаясь уловить там хотя бы малейший намёк на ложь, но он выглядит абсолютно расслабленным, невозмутимым, спокойным как скала. На лице ни тени эмоций, оно как всегда не читаемо.

— А что на счёт других моих вопросов?

Чернов поднимает вверх руку, продолжая второй сжимать мою талию, и заправляет выбившийся локон мне за ухо, проходясь костяшками по щеке.

— Твой отец владел заводом по производству авиационных деталей, — произносит спокойно, проходясь кончиками пальцев по контуру моего лица, от чего я ощущаю, как по телу расходится волна мурашек. — Не думаю, что эта информация настолько важна, что нужно было сообщать её тебе в тот же момент, когда ты очнулась после аварии. Учитывая твоё состояние, я хотел дать тебе немного времени, чтобы прийти в себя. По той же причине мы не ездим к твоему бывшему дому. И забрать оттуда твою одежду я не могу, потому что ваш дом опечатан полицией до выяснения деталей аварии. Оружие, которое ты нашла в гостиной, принадлежит мне. Ты умная девочка, Лера, и сама прекрасно поняла, что я не ресторатор. Думаю, нет необходимости объяснять, что у меня делает пистолет. Общую суть ты сама прекрасно уловила. Бизнес бывает разным. Я занимаюсь многими сферами. И последнее. В моём доме действительно нет фотографий тебя или твоего папы, Лера. Это ни о чём не говорит. Мы любим человека. Вещь, это всего лишь вещь. В ней нет души. К вещи не привязываешься, её нельзя любить, желать, сходить сума. Вещью нельзя быть одержимым. Соответственно, необходимость обладать ею тоже отпадает.

Костя выдаёт за раз так много информации, что я просто не могу в это поверить. Мне кажется, сейчас он сказал больше, чем я слышала от него за всё время, что мы знакомы. И каждый факт, сказанный этим мужчиной, должен был бы повергнуть меня в шок.

Но почему-то из всего этого потока новых для меня сведений, мой мозг цепляется только за один единственный момент. То, как он сравнивает человека с вещью.

Этот вопрос настолько сильно волнует меня, что начинает свербить горло, а слова обжигают язык, требуя их озвучить.

— А я? — спрашиваю осипшим голосом, смотря Чернову прямо в глаза. — Как вы относитесь ко мне? Как к вещи, которая напоминает вам о близком друге, или как к человеку?

Кажется, моё сердце останавливается в тот момент, когда я задаю свой последний вопрос.

Не знаю, почему я вообще спросила об этом. Знаю только, что хочу услышать правду. Для меня это важно.

Чернов молчит, и я настолько сосредотачиваюсь на его лице, пытаясь уловить малейшие изменения в мимике, что не замечаю, как одеяло, в которое я обмотана, начинает медленно сползать.