— Творческие личности, Аленка, вот и гонор, и прочие заморочки. А значит, надо им подсобить в этом деле. — Юрий хмыкнул. — Нехорошо, когда хорошие люди врозь маются по зряшной причине.

— Да теперь-то Виктория сама себя считает вроде как прокаженной.

— Ну, это пройдет, Аленка. — Юрий поправил воротничок на блузке жены. — Больно она упала и расшиблась почти что насмерть, да только «почти» — не считается, починим.

Они вошли во двор, где толпились соседи, Юрий потащил пустую тележку в сарай, а Алена ушла в дом, где среди свечей стоял гроб с телом бабки Варвары.

Павел Олешко впервые за много лет был в отпуске. Работал целыми днями, все время о чем-то думал, даже когда спал — и тут на тебе, отпуск, да какой! У него был отобран телефон, и строго-настрого велено поливать цветы, есть суп и мясо, и присматривать за детьми.

Конечно, Тимка уже взрослый, что за ним присматривать? И цветы поливать — дело тихое и привычное, цветы — граждане спокойные, а вот полуторагодовалый Мишка доставлял хлопот, несмотря на то что за ним неусыпно следила няня, уютная и неспешная Людмила Евгеньевна, тетка чуть за пятьдесят. И, несмотря на их общие с няней старания, Мишка то и дело умудрялся совершать разнообразные преступления.

Наконец, наевшись до отвала супа, он уснул, а Павел сидел у кроватки сына и смотрел на него. Он никогда не думал, что когда-нибудь ему будет доступно это обычное человеческое счастье — смотреть, как спит его ребенок. После полутора десятка лет, проведенных в различных секретных миссиях, он слишком хорошо знал, каким уязвимым становится человек, когда у него есть семья[1]. Но один раз вступив на этот путь, остановиться уже невозможно: у него есть друзья, есть жена и два сына, младший из которых совершенно беззащитный малолетний возмутитель спокойствия, так похожий на свою мать.

Но Павел никогда не думал, что можно настолько сильно кого-то любить, а оказалось, что — вот оно как, быть отцом.

— Спит, как ангел.

Невозможно было поверить, что еще полчаса назад этот ангел с гиканьем и хохотом носился по двору, засаженному цветами, совершая большие и маленькие умышленные деяния, направленные на разрушение движимого и недвижимого имущества, равно как и нервной системы няни и отца.

— Шива — бог разрухи. — Павел поправил одеяльце сына и снова устроился в кресле. — Умаялся…

Он и сам устал, бегая за Мишкой, и сейчас няня занята стиркой и приготовлением запеканки для полдника, а он сидит и смотрит, как спит его сын. И уйти никак, потому что у Мишки имеется странная привычка посреди послеобеденного сна вдруг открывать глаза и тревожно смотреть, есть ли кто рядом, и помоги боги всем вокруг, если он не обнаружит рядом кого-то знакомого! И потому, когда малыша укладывали спать после обеда, рядом с ним обязательно кто-то находился. Вот и сейчас Мишка вдруг открыл глаза и, обнаружив рядом отца, снова мирно засопел. Голубые, как у матери, глаза малыша и золотистые кудряшки делали его похожим на херувимов, которых любили изображать на своих картинах старые мастера, и хотя жена уверяла, что нос-то у Мишки точно от него, Павла, — тут он предпочитал просто поверить ей на слово, потому что ничего, похожего на свой нос, в крохотной кнопке сына не видел. А впрочем, Ровене виднее, Павлу было безразлично, есть ли во внешности его ребенка что-то от него самого. Главное, чтоб был здоров и счастлив. Главное, что он есть.

— Павел Иванович, я управилась с делами. — Людмила Евгеньевна вошла в детскую и заглянула в кроватку. — После обеденного сна с ним уже полегче будет. А к вам там гости пришли, на улице ждут.

Кивнув, Павел встал и, взглянув на мирно спящего сына, вышел — какие угодно гости были лучше, чем беготня за ребенком, который поставил себе цель сотворить все существующие в мире шкоды.

— Паш…

Павел вздохнул и скорчил гримасу. Эти двое никогда не приходили просто так.

— Ад пуст, все черти здесь. — Павел иронично окинул взглядом пришедших. — Что снова стряслось? Только имейте в виду, я в отпуске, и вам придется объясняться с моей женой. Ника, ты готова объясняться с Ровеной насчет увода меня от семейного очага?

— Ровена в курсе. — Ника хихикнула. — Лерка, скажи!

— Ага, мы Ровене позвонили. — Валерия кивнула, и ее рыжие кудри заблестели на солнце пуще прежнего. — Паш, нам только поговорить…

— Я даже знаю о чем. — Павел с удовольствием потянулся. Он незаметно для себя полюбил лето и теперь наслаждался каждой минутой. — Твой супруг, Ника, мне позавчера в бане присел на уши с этой вашей местной звездулькой, хотя лично я не понимаю, в чем сейчас-то проблема? Девушка отсидела три года из семи, вышла досрочно, жива-здорова, от меня-то что требуется? Конечно, карьеры она лишилась, да люди порой большего лишаются, что ж.

— Черствый ты человек, Павел. Не ожидала я этого от тебя. — Ника обиженно нахмурилась. — Ничего не нужно особенного — просто, если будет возможность, просмотреть дело. Вдруг…

— Даже если дама невиновна и отсидела зазря — ничего уже не исправить, Никуша. — Павел всегда удивлялся невероятной ясности души Ники, ее постоянному желанию исправить все несправедливости, о которых она узнавала. — Все сложилось как сложилось, что ж теперь толковать?

— Идем, Лерка. — Ника поднялась. — Нет, Паш, я понимаю, у тебя отпуск, и вообще. Конечно, это тоже неправильно — просить тебя лезть в дело, которое тебя вообще не касается, тем более в отпуск.

— Первый в моей жизни. — Павел засмеялся. — И меня в него вытолкали силком.

Павел отлично понимал, что сейчас будет: две эти дамочки уйдут и примутся совать нос во все щели, и вполне может статься, что настоящий убийца — если предположить, что телевизионная барышня пострадала невинно, — настоящий убийца поймет, что дело пахнет керосином, и тогда уж, как водится… Человек, один раз решившийся на убийство, особенно когда это убийство сошло ему с рук, и более того — виновным в этом убийстве признали кого-то другого, вполне может войти во вкус, чтобы сохранить статус-кво.

— Никто никуда не идет. — Павел подумал, как рассердится Ровена, когда он скажет, что нужно кое-чем заняться. — Я поинтересуюсь. Но вы обе должны мне пообещать… Нет, поклясться здоровьем своих котов, что не станете ничего предпринимать, пока я не выясню необходимые факты. Идет?

— Ладно. — Валерия переглянулась с Никой. — На это можно согласиться. Но клясться здоровьем Рича я не стану, мало ли, какая будет ситуация.

— Паш, послушай… — Ника умоляюще взглянула на Павла. — Чует мое сердце, что там все не так просто.

— А когда эта история происходила, твое сердце ничего не чувствовало?

— Тогда и в моей жизни кое-что происходило, помнишь? — Ника вздохнула. — И было много шума, все эти потоки грязи… Очень трудно было понять, что и как.