— Ты думаешь, я шучу? Для меня давно все в жизни кончилось, еще до того, как я приехал в Америку, а приехал я сюда только ради того, чтобы повидать тебя и твою маму. Сейчас мы должны сделать все, чтобы она могла умереть по-человечески, а ты — ты мог бы по-человечески жить. Отдай ей письмо. И если я получу то место, которое мне обещали, я сразу же приду к вам.

— Я только на минутку могу забежать домой. Ты не представляешь, я ведь как на привязи. Больше часа мне не разрешают отсутствовать. Я целый день как собака бегаю с их поручениями, а им все кажется, что я прохлаждаюсь и раскатываю на метро.

Мужчина коротко засмеялся:

— Бог с ними. Как только я здесь освоюсь, ты уйдешь от них. А письмо — ты прочти его маме сам, ей, наверное, будет трудно. Слова, которых не разберешь, говори ей по буквам, она поймет… — Он потер лицо рукой. — А завтра встретимся с тобой здесь, в это же время. И еще, Жанни… — сжимающие конверт пальцы побелели, — береги письмо. Это все, что связывает нас с нашим прошлым. Его нельзя потерять!

— Не потеряю.

— Положи его за пазуху. И заколи английской булавкой.

— Господи, ну я же сказал — я никогда ничего не теряю. Вот, положил. Через полчаса я буду дома.

— Поверь мне, Жанни, так лучше, — убеждал его мужчина. — Я не боюсь встретиться с мамой. Скажи ей, я скоро приеду.

— Ладно, скажу. Мне пора.

— И нигде не задерживайся. Войди к ней с улыбкой. Ты увидишь, как она обрадуется.

— А, сколько можно! Мне ведь не три года все-таки.

Жанни вытащил ноги из-под столика и встал, снял с вешалки в углу рваный клеенчатый плащ и быстро влез в рукава.

Девушка повернула голову — перед ней был полутемный, в сизых клубах дыма зал, за его стеклянной стеной нескончаемым потоком бежали по подземному коридору тысячи людей, спеша после перерыва на работу. Но она ничего этого не увидела, как не увидела шелестящей под солнцем травы и сверкающей глади озера, о которых мечтала, усаживаясь здесь с сандвичем и книгой. Она видела только подростка в старом черном плаще, который стоял, переминаясь, рядом с мужчиной. Башмаки у него и правда были стоптаны, а брюки — с широкими лампасами, как у швейцара. Близоруко щурясь, мужчина с гордой улыбкой любовался мальчиком.

Наконец он выпрямился и сказал: «Ладно, я все сделаю».

— Минутку, Жанни! — Он поднял руку — не разгибающуюся в локте, с вывернутой кистью — и поманил мальчика. Тот нагнулся ухом к самым его губам, они горячо зашептались, и хотя девушка вслушивалась с таким напряжением, что не заметила, как книга соскользнула со стола ей на колени, она ничего не могла разобрать. На лице мальчика появилась улыбка, он быстро закивал головой — почти так же быстро, как шевелились губы мужчины. Наконец он выпрямился и сказал:

— Ладно, я все сделаю.

— Ну конечно, я от тебя другого и не ждал. Так завтра, не забудешь?

Жанни снова улыбнулся.

— Нет, что ты, приду обязательно. Может, завтра у тебя уже будет работа.

— Дай-то бог. До свиданья, Жанни.

— Пока! — Мальчик помахал ему и быстро пошел к выходу, путаясь ногами в полах слишком длинного плаща.

И вдруг до ее сознания дошло, что она осталась за столиком одна с задумавшимся о чем-то мужчиной. Опустив глаза, она со строгим лицом собрала сумочку и книгу и хотела подняться, но вдруг увидела, что он глядит прямо на нее.

Достав из кармашка на груди вылинявший шелковый платок, он вытер лоб, робко улыбнулся и сказал:

— Здесь так душно, правда?

— Да, ужасно.

— Я надеюсь, мы не…

— Нет, нет, что вы! — Она сдержанно кивнула ему и встала.

Ноги понесли ее к выходу, шагнули в сторону перед чьей-то протянувшейся рукой, застучали каблучками по каменному коридору, стали подниматься по лестнице — ее поглотил поток тех, кто двигался в одном с ней направлении.

Поднявшись на первый этаж, она вдруг остановилась в нерешительности, словно забыла, где находится скоростной лифт, постояла среди обтекающего ее потока служащих, потом повернулась и бросилась к вращающейся двери.

Увертываясь от налетающих на нее зонтиков, она глядела во все стороны, ища Жанни на потемневшей от дождя улице. Кто это в длинном, бьющем по ногам плаще перебегает дорогу там, на углу? Вот он прыгнул на тротуар чуть не из-под колес едущего автобуса. Жанни это или просто какой-то незнакомый мальчишка-рассыльный?

Женщина перед ней раскрыла над головой газету, раздался свисток полицейского, и ринувшаяся на зеленый свет лавина такси скрыла от нее перекресток. Когда она, запыхавшись, добежала до угла, мальчика уже нигде не было видно.

И она медленно пошла обратно, потому что все равно опоздала. Шла, встряхивая головой, чтобы смахнуть падающие на ресницы капли дождя, и прижимая к себе намокшую книгу, а на душе у нее было так тоскливо и страшно, как не было еще никогда в жизни.

КТО ДАЛ ВАМ МУЗЫКУ?

Когда мне исполнилось шестнадцать лет и я начал учиться в девятом классе, жизнь моя совершенно переменилась. До сих пор мое существование было ничем не примечательно. Мы росли с сестренкой в послевоенные годы, в маленьком провинциальном городке, на тихой, обсаженной вязами улице, в доме, где родилась моя мать. У меня был велосипед марки «Радж», набор «Юный химик», стрижка ежиком, и отличало меня от соседских ребят, кроме высокого роста, только то, что музыкой я занимался с удовольствием и неизменно блистал на ежегодных концертах, которые устраивались для учеников мисс Уэйкфилд. Мало того, в мечтах я видел себя в Нью-Йорке, на залитой светом эстраде Лью́исон-стэдиума: я исполняю фортепьянный концерт Грига, а тысячная толпа рукоплещет мне, как рукоплескала Артуру Рубинштейну.

Это мое увлечение взлелеяла мама, отца же, незадачливого агента по продаже недвижимости, оно очень огорчало — он все пытался переключить меня с музыки на медицину: подарил набор «Юный химик», ходил со мной по воскресеньям гулять и подолгу убеждал, беседуя как мужчина с мужчиной, что главное в жизни — ни от кого не зависеть. Его контора помещалась в деревянной пристройке к дому со стороны двора, так что в промежутках между телефонными звонками клиентов он часто заглядывал домой и, наверное, оказывал на меня больше влияния,