для осады. Или вы все за дурака меня держите? Я, в отличие от вас, верю в победу. И готов осадить город даже без всех вас. Но я приглашаю вас принять участие в штурме и готов поделиться долей в добыче. Хотя и предупреждаю, что если во время осады кто-нибудь из тех, кто пойдет со мной, покинет меня, то предателям пощады не будет. Всех изменников найду и перевешаю.

Граф Ибелин возражал:

— Не надо мне доли в вашей добыче, которой, тем более, пока у вас нет. Да и неизвестно, будет ли она. Штурмуйте Тибериаду, если очень хотите, мессир Монфор. Я не стану больше вас отговаривать, но и участвовать в этом штурме не буду. Только учтите, что тогда вы возьмете всю ответственность на себя. Впрочем, это ваше личное дело, если уж вы готовы не только рисковать своими людьми, но и своей репутацией умного военачальника и блестящего рыцаря.

Барон помолчал, потом произнес:

— Я понимаю, граф, что при штурме стен Тибериады могут погибнуть сотни людей. Но, Господь за нас. Не так ли? И дело наше правое. Я всего лишь хочу вернуть город, принадлежавший нашему королевству. Ну а заодно, разумеется, отомстить врагам.

Спор шел уже только между этими двумя властителями. Причем, графу, похоже, пререкаться уже надоело. Остальные просто слушали и скучали, уплетая угощение, которое им подали оруженосцы. Все рыцари за день устали и хотели спать. Они заседали на военном совете допоздна, Монфор и Ибелин долго спорили, но так и не пришли к единому мнению. Все сошлись пока лишь на том, что надо бы подождать гонцов из Акры. К вечеру никто оттуда так и не приехал. А иной связи, кроме курьера на быстрой лошади, в христианском Леванте пока не существовало. Григорий Родимцев за день вымотался никак не меньше других, так что он сразу заснул, как только улегся на походное одеяло, расстеленное поверх соломы в командирской палатке, которую он делил с пожилым знаменосцем.

Проснулся Родимцев едва на востоке показался край солнца. Со всех сторон вокруг них находились невысокие горы, кое-где поросшие кедровой порослью, первые утренние лучи красиво золотили их вершины. А в низинах между ними еще лежали резкие тени, остатки ночной тьмы, разгоняемой восходящим светилом. Свой лагерь тамплиеры перенесли к лагерю войск Ибелина у водопоя.

Барон Монфор расположил свои войска на ночь в бывшем осадном лагере напротив замка Тарбурон. На военном совете он объявил, что на этот замок тамплиеры никакого права не имеют, потому что он принадлежит госпитальерам. А потому сам устроил пока в нем свою резиденцию, выставив тамплиеров, которые защищали замок столько времени, из твердыни. Конечно, братья-рыцари возмущались и роптали. Но, что было толку?

Монфор привел свои железные аргументы: «Радуйтесь, что остались живы. Вы тут сами себя загнали в ловушку. И мы не обязаны были выручать вас. Теперь осада снята с моей помощью. Потому я, как гарант законности, сам передам замок его истинным владельцам госпитальерам. А вам, разумеется, спасибо за оборону этой крепости, но, по закону королевства, вы должны немедленно ее покинуть». Конечно, такое решение вряд ли можно было назвать справедливым. Хотя и доля истины в нем имелась. Замок, действительно, формально принадлежал госпитальерам. В конце концов, оба капеллана объединенного отряда убедили братьев, что им необходимо смириться и благодарить Господа за то, что остались живы.

Выбравшись из палатки, Григорий отметил, что дневная жара еще не началась, но утренняя прохлада уже казалась весьма относительной. Очередной летний день вставал над Святой землей. Несмотря на раннее время, воздух уже наполняли многочисленные звуки. Витали и ароматы готовящейся пищи. Сержанты рано проснулись и носились со всех ног по лагерю. Любой расторопный сержант в ордене старался выполнять распоряжения как можно быстрее, чтобы выслужиться перед начальством, а значит, получить прибавку к жалованию. Караульные вокруг лагеря, наоборот, никуда не торопились, неспешно обходя окрестности в ожидании, когда же их сменят. А оруженосцы светских рыцарей не отличались торопливостью, они ходили вразвалочку, словно прогуливались.

Люди в лагере отдыхали после вчерашних сражений. Пленных сарацин еще вчера отправили под конвоем в Акру, где их распределят власти королевства. Наиболее знатных станут обменивать на христианских пленников, простых крестьян продадут в батраки. И их с удовольствием возьмут к себе, выкупив за небольшие деньги, окрестные деревенские общины, сильно пострадавшие от войны и лишившиеся почти всех работников. Каким-то из пленных предложат принять христианство и стать туркополами, легкими всадниками или пехотинцами, наемными бойцами королевства. Ну, а оставшихся просто продадут на невольничьем рынке, который держали в столице королевства итальянские купцы.

Впрочем, самого знатного пленника всей военной кампании, разыгравшейся вокруг Тарбурона, шейха Халеда, тамплиеры приняли решение отправить в качестве трофея своему командору в замок Кайфас. И неудачливый шейх, попавший в плен, уже вчера отбыл туда под усиленной охраной из пяти сержантов. Так что в лагере охранять стало некого, кроме самих себя.

Пока было непонятно, куда и когда войска двинутся дальше, люди спешили воспользоваться преимуществами внезапного отдыха. Но, выспаться не особенно удавалось, потому что, несмотря на раннее время, походные кузни уже работали. В них стучали молотки и переругивались мастера, исправляя доспехи и шлемы, помятые во вчерашних сражениях. А возле коновязей разместилась еще одна кузня, которая специализировалась на обслуживании лошадей, на подковах, ремонте сбруи и конских доспехов.

Возле ручья молодые сержанты и оруженосцы занимались ремеслом прачек. Они терли о камни белье, а потом полоскали его в ручье ниже водопоя. После чего выкручивали, отжимая лишнюю воду, и развешивали. Длинные веревки для сушки белья, натянутые на противоположном берегу ручья между кедрами, быстро заполнялись разнообразными выстиранными тряпками. В больших медных котлах кипятили трофейную одежду, которая высилась возле ручья большими грудами.

Вся эта кипучая деятельность военного лагеря нисколько не удивляла Григория. Бойцы все делали правильно, торопясь воспользоваться теми минутами мира, которые пока еще имелись у них. Ведь было неизвестно, что прикажут командиры, и когда задумают атаковать враги. Потому все необходимые дела старались переделать, пока такая возможность имелась.

Решив проведать Антошу, Григорий подошел к коновязи и нашел возле коня Мансура. Парень заботливо расчесывал гриву жеребцу. Родимцев улыбнулся оруженосцу и погладил скакуна. Вместе с Мансуром они сменили раненому коню повязку. Рана уже начинала затягиваться. Гноя в ней не было. Убедившись, что конь чувствует себя неплохо, Григорий направился посмотреть, что там готовят в походной кухне. Молодой сержант-повар, увидев рядом с собой брата-рыцаря, да еще и командира отряда, засмущался и обжегся об край котла, помешивая рагу из конины