– Стоять здесь, – угрожающе проговорил он. – Пока они не пройти!

Из вагончика выбежала Берта, испуганно моргая и чуть не плача от ужаса.

– Полиция, – простонала она, – я боюсь!

Альфредо впихнул её обратно:

– Сидеть там и заткнуть пасть! Ни собакам, ни фараонам не давать понять, что ты бояться, не то они кусать!

Сам он уже не выказывал ни малейшего страха. Теперь это был добродушный клоун, не имеющий никакого отношения к полиции, а уж тем более к этим двоим, приближающимся и отдающим честь:

– Просим прощения, разрешите осмотреть ваше жилище? Чистая формальность.

Альфредо дружелюбно засмеялся:

– Так, так, формальность, я понимать. Можно осматривать на здоровье, только быть осторожный с Бертой, она, бедняжка, бросаться на людей, когда нервничать… Хотеть чашечку кофе?

– Спасибо, мы на службе, – отрезал старший комиссар.

Альфредо закивал:

– Так я и знать. Так я и понимать, как только увидеть ваша форменный фуражка. Это не быть два простой идиот, это быть два фараон, – добавил он, понизив голос.

Расмус и Понтус стояли в двух шагах, стараясь сделаться как можно незаметнее. Расмус подозревал, что папа совершенно не обрадуется, встретив их здесь. Он робко поглядывал на отца и надеялся, что тот ничего не скажет. Но надежда не оправдалась.

– Ты что здесь делаешь? – сурово спросил папа.

Но прежде чем Расмус успел ответить, вмешался Альфредо:

– Ах, эти тфа славный мальчуган! Пришли навестить старик шпагоглотатель. А малыш Расмус быть такой смышлёный и милый ребёнок, верно, когда вырастать, тоже стать полицейский, как его папа…

– Идём, Патрик, – оборвал комиссар, и они зашли внутрь. Расмус и Понтус с Альфредо остались снаружи.

– Бедняжка Берта, они напугать её до потери разума, – заметил Альфредо. – А впрочем, у неё всё равно никакой разум нет! – Он нагнулся и похлопал Расмуса по щеке. – А ты не брать в голову то, что я сказать про полицейский. Я не хотеть тебя обидеть. Может, из тебя ещё выйти человек, не все мальчуган вырастать и становиться как их отец.

Расмус фыркнул.

– А ваш папа тоже был шпагоглотателем? – поинтересовался Понтус.

Альфредо покачал головой:

– Нет, мои папа были конокрад, все три. И мамочка не умела глотать шпаги.

– А чем же она занималась? – спросил Расмус. Вообще-то ему было плевать на всех Альфредовых родственников, но ради Растяпы стоило установить с ворюгой хорошие отношения.

– Мамочка торговать лошадей, – ответил Альфредо. – И до чего ловко торговать, просто феноменально! В любой старый дохлый кляча мамочка умудряться влить мышьяк и продать её как отличный резвый конь. Я помнить один такой кляча, её звали Леонора…

Расмус скривился. Он уже проголодался, и ему хотелось домой.

– Нам, пожалуй, пора идти, – сказал он.

Альфредо, казалось, обиделся.

– Вы не хотеть послушать про Леонора? Этот старый кляча еле держаться на ногах, но мамочка дать ему две четверти чистого мышьяку и продать на ярмарке в Кивикки какому-то сельчанину.

– Ах вот как, – сказал Понтус.

– Так, так. И когда сельчанин вечером поехать домой, Леонора бежать так, что любо было смотреть!

– Нам пора, – повторил Расмус.

Но Альфредо не слышал никаких возражений, он только повысил голос:

– Но на следующий день кобылка лежать в стойле и не двинуться с места!

– А сельчанин не рассердился? – удивился Понтус.

Альфредо пожал плечами:

– А какое дело мамочке до сельчанина? Она встретить его пару дней спустя и спросить вежливо и по-дружески: «Как поживать кобылка? Как там малышка Леонора?» – «Спасибо, ничего, – ответить тот, – начинает понемногу сидеть. За день часа два наберётся».

Поскольку никто не засмеялся, Альфредо хохотал один, долго и с удовольствием, пока дверь вагончика не открылась снова.

– А вот и наша полиция, – сказал он. – Найти что-нибудь?

– Вам же было сказано, что это простая формальность, – с достоинством ответил комиссар.

Альфредо обеими руками почесал волосатую грудь и хитро подмигнул комиссару:

– Вот и я, бывает, искать-искать, а ничего не находить. И чего это вы всё ищете? Я слышать, кто-то здесь украсть много-много серебра…

Комиссар кивнул:

– Так и есть.

Расмус дивился на безграничную Альфредову наглость. Вор, которого ищут, был тут как тут, сидел на крыльце и водил за нос папу и старшего комиссара! Он весь прямо светился, бессовестные глаза сверкали, белые зубы блестели в улыбке.

– Так, так, на свете столько нечестных людей, – вздохнул он, потом пригнул ветку сирени и с благочестивым видом понюхал её. – Ах, какой красивый цветы… Но вы, верно, снять отпечатки пальцев, чтобы напасть на след?

Расмус похолодел. Что, если его отпечатки пальцев найдут у фон Ренкенов?

– Ха, – сказал папа. – Там был не новичок, это действовал старый и опытный грабитель.

Альфредо хитро улыбнулся, засовывая за ухо веточку сирени.

– Ну, уж польстить так польстить… – пробурчал он себе под нос. – А я всё равно не признаться!

– Идём, Патрик, – сказал старший комиссар. – Нечего тут стоять, работы полно.

– Я понимать, понимать, – засмеялся Альфредо. – Удачи в ваших формальностях!

Он долго смотрел им вслед, потом перевёл глаза на мальчишек: вид у него был ещё нахальней, чем обычно.

– «Если не оставлять отпечатков пальцев, далеко пойдёшь», говорить мой бедный мамочка. И вы не забывать этих мудрых слов, мой юный друзья!

Он поднялся и поплотней запахнулся в купальный халат.

– Вылезать, Берта, – крикнул он в вагончик, – пора проглотить пару шпаг! Но скоро, тфа юный негодяй, – продолжил он, – я уйти на покой и больше не проглотить не то что шпага, а даже один маленький ножик для масла, и как это быть приятно!

Появилась Берта в красном шелковом платье. Она злобно оглядела ребят, но проплыла мимо, не проронив ни слова. Альфредо пошёл было за ней, но Расмус ухватил его за халат и потянул к себе:

– Альфредо, пожалуйста, отдай мне Растяпу сейчас, мы ведь уже пообещали, что ничего не скажем!

Но Альфредо выдернул полу халата:

– Раз сказать, значит, сказать! В пятницу вечером, не поздней не раньше! Вот ведь тфа нетерпеливый маленький негодяй!

Они направились прочь, абсолютно убеждённые в том, что Альфредо самый мерзкий и наглый в мире разбойник, но всё-таки немного успокоенные тем, что Растяпа в безопасности и завтра вечером его освободят – надо только подождать. Расмусу казалось, что ждать легче не в одиночестве, и Понтус, который для своего возраста был весьма мудр, понял его.