ее глаза приглашали Бена. И Лавчайлд знала, что, несмотря на запреты начальниц (а ему сделали выговор – если не можешь быть с пленницей нежен, не трогай ее), он не устоит. И впрямь – голова охранника дернулась, но он даже не обернулся, чтобы удостовериться, что их никто не застукает. Просто молниеносно разделся и нырнул к ней.

Фатальная ошибка.

Обычно Лавчайлд использовала химию, чтобы усилить свой природный чарующий запах, но она и от природы действительно сумасводяще пахла… Да и химические элементы, въевшиеся в кожу, не успели выветриться до конца за краткий срок ее заключения.

Получив охранника в кольцо своих рук, Лавчайлд впилась в губы Бена и они опустились на дно. Он сжал ее в объятьях… пока не почувствовал, что ему не хватает воздуха. Они всплыли на мгновение – ровно на то время, чтобы сделать краткий вдох.

Вода кружила их, свивающихся в объятиях, и Лавчайлд не отрывала своего рта от губ Бена, пока не поняла, что его хватка слабеет, а зубы устали от укусов. А потом Лавчайлд, оставаясь на плаву, надавила ладонями на плечи Бена, опуская его под воду… Он не сопротивлялся. Пузырики воздуха выходили из его точеного носа, из-за идеальных сочных губ, но мужчина не чувствовал, что еще нуждается в дыхании. Он улыбался, медленно моргая, и обожающе смотрел на свою Далилу. Так – с миром на лице – он и опустился на дно, когда дух покинул его тело. А Лавчайлд выбралась на кафель, показавшийся ей холодней, чем обычно. И ее стошнило. Желчь из пустого желудка обожгла раненые губы.

Потом девушка умылась и оделась. На несколько секунд замерла, опершись на раковину и глядя на себя в зеркало. Внутри у Ребекки все сжималось и перекручивалось. Страх неудачи.

– Давно тебя не было, – мрачно пробормотала Лавчайлд. Она сама удивилась, откуда взялось это волнение, глупое и устаревшее. Девушка ухмыльнулась, когда почувствовала, что из рук исчезает дрожь, сердце замирает еще сильней – но не в панике, а от предвкушения.

Ребекка взяла большой кусок мыла и, размахнувшись, ударила им в зеркало. Осколки брызнули на пол и в раковину. Лавчайлд прижала к одному из них, тому, что поострей, мыло и надавила, чтобы получилось своеобразное оружие с безопасной рукоятью. Потом девушка включила воду и вышла из ванной.

Лавчайлд испытывала небывалое воодушевление, от страха не осталось и следа. Впервые – здесь, в заточении – она вновь ощущала себя неотразимой, неостановимой и уверенной в себе.

Впервые она шла по коридорам убежища трех психопаток без закрученных за спину рук, без втыкающегося в затылок свистящего дыхания Бена. И вдруг бункер показался Лавчайлд жалким, игрушечным: любовник миз Брук посмеялся над ней, а она построила карточный домик, чтобы спрятать в нем свои страхи.

Какая наивность.

Текуче, словно позаимствовав пластику у воды, в которой только что была, Ребекка просочилась в лабораторию. Перед нею колыхалась дебелая спина Мишель, обтянутая дешевым искусственным шелком блузки.

– Привет, – промурлыкала Лавчайлд. Когда Мишель обернулась, Ребекка полоснула ее лезвием по горлу. Блондинка хрипнула и повалилась на пол. Лавчайлд поежилась: она уже отвыкла от такой жестокости. Тем паче, творимой ее собственными руками.

Ребекка бросила осколок и мыло в раковину, включила воду, подошла к лабораторному столу и, не обращая внимания на труп под ногами, начала готовить какой-то… яд?

Она не стала бы использовать столь сильные выражения. О нет.

Лавчайлд рассказывала своим пленительницам рецепты духов, которые якобы использовала, и постаралась перечислить все рецепты, в состав которых входили бы нужные ей ингредиенты. Чтобы теперь, взяв щепотку одного, каплю другого, можно было сделать нужное зелье. В то же время Ребекка не расстроилась бы, если бы не получила всего необходимого: она собиралась пойти на акт милосердия, который жестокие женщины, собиравшиеся ее растерзать, вряд ли заслуживали. Кроме, быть может, одной.

Затем Лавчайлд спрятала флакончик между грудей и начала исследовать лабораторию на предмет того, что могло бы пригодиться в качестве оружия самообороны. Например, целый чан кислоты, стоявший в углу. Ребекка подумала, что даже не хочет думать, для чего он предназначен – уж не для нее ли? Не таким ли образом собирались сделать ее труп неопознаваемым?.. Покачав головой, девушка выкатила чан на середину помещения и, с помощью железных «вил» сняла крышку. И тут ее окликнула миз Брук.

– Что ты здесь делаешь? – запинаясь, произнесла она. От страха у женщины начал пропадать голос. – Я сейчас вызову охрану.

Лавчайлд подбоченилась и улыбнулась.

– Здесь нет охраны. Больше нет. Бен мертв. Мишель, как видишь, тоже покинула наш мир. Но Аманда будет жить, не беспокойся, – Лавчайлд медленно приближалась к миз Брук, неотвратимая, суровая, как лавина. – Однако тебя, прости, пощадить не могу. Нет пощады той, намеревалась попользоваться мною, а потом убить.

Ребекка навалилась на противницу, как медведица. Миз Брук от ужаса совершенно онемела и одеревенела, ее руки уперлись в плечи Лавчайлд, но почти мгновенно обмякли, и Ребекка, словно паучиха, поволокла жертву к чану. Схватила за волосы, ткнула в едкую жидкость почти самым лицом.

– Нет! – прохрипела миз Брук, и Лавчайлд даже пожалела, что женщина не кричит. Какой-то частью своей души ей хотелось, чтобы Аманда услышала, прибежала и увидела, как ее мать падает в чан с кислотой.

– Знаешь, что это? – злобно прошипела Лавчайлд, чувствуя, как по ее телу растекается сладость вершащейся мести. Еще одно полузабытое чувство. – Кислота, а также змеиный яд и желудочный сок венериной мухоловки. Вы сами достали это для меня.

Ребекка втолкнула миз Брук в чан.

– Ах да, забыла сказать. Так проявляется мое милосердие. В обмен за еду и платье. Ты переваришься быстро.

Миз Брук глухо застонала, так что ее голос едва оказался слышен. Какая-то часть ее разума еще пыталась быть рациональной, командуя: нельзя, чтобы эта дрянь попала в рот! Но кислота все равно уже проникла внутрь через ноздри и уши. Миз Брук не чувствовала боли лишь потому, что ее мозг уже был поражен.

– Спасибо современным технологиям, верно?

Лавчайлд держала миз Брук за ноги, пока на бедре той не перестал чувствоваться пульс. Потом резко отпустила и отпрыгнула от чана, не желая видеть, во что превратился труп миз Брук. Глухие стуки, последовавшие за тем, звук капель и финальный влажный «шлеп» подтвердили, что да, мстительнице лучше не оборачиваться. Тело – то, что от него осталось – сползло с края чана и грудой лежало теперь на полу. Ребекке хватало и того, что она чувствовала. Если миз Брук (и ее муж) свыклись с тем, как