Наутро после этой томительной ночи за мной пришли Алекс и Фрэнк. Я уже собралась. У меня была сумка авиакомпании Pan Am и маленький белый кейс с косметикой наготове. Полумертвая от страха, я изо всех сил пыталась это скрыть. Они отвезли меня в аэропорт Майами. Когда я уже садилась в самолет, ко мне подошел Алекс и тихо, почти не шевеля губами, чтобы Фьорини не смог ни услышать, ни увидеть, что он это сделал, прошептал:

– Не делай этого.

«Не делай этого». Три слова из уст того же человека, от которого я первый раз услышала предложение «нейтрализовать» Фиделя. «Не делай этого». Просьба? Совет? Предупреждение? Как бы то ни было, я поняла, что не только меня терзало чувство вины. Может быть, бедный Алекс тоже мучается угрызениями совести? С другой стороны, существовала вероятность, что там, в аэропорту, его охватил приступ отеческих чувств, которые он так часто демонстрировал по отношению ко мне с момента нашего знакомства. Возможно, он как мог решил предупредить меня, что все не так просто, как говорят, и что у них есть план, как избавиться от меня или свалить на меня всю вину в случае успеха миссии. Передумал ли он или ему стало меня жалко, не имело никакого значения. Слова Алекса, его «не делай этого», уже ничего не могли изменить. Я приняла решение и знала, что не убью Фиделя: я чувствовала, что не способна сделать это.

Новая встреча

Несмотря на мою решимость не убивать Фиделя, весь перелет я сидела как на иголках. В прошлый раз я прилетела на Кубу и в тот же день вернулась в США, чтобы только убедиться, что нынешняя поездка может состояться. Но сейчас моя поездка была не тренировочной, и я взошла на борт с совсем другими чувствами. Я знала, что письмо, подписанное моими родителями, статья в «Конфиденшл» и вся эта шумиха вокруг моего дела, которые вынудили отдалиться от «Движения 26 июля» в Нью-Йорке, вызывали острое чувство стыда не только у меня. Они не могли не вызвать недовольства Фиделя. Во время полета из Майами в Гавану я запаниковала при мысли о том, что по прибытии на Кубу меня обыщут и найдут таблетки, так что я вытащила их из кармана брюк и засунула в баночку крема для лица «Ponds».

Как вскоре выяснилось, страх перед таможенным досмотром оказался беспочвенным: когда мы приземлились, не было ни проверки багажа, ни допроса в аэропорту, так что я без задержки направилась в свой первый пункт назначения – отель «Колина». Я переоделась и, снова нарядившись в любимую почетную униформу, направилась в «Свободную Гавану». Я была словно комок нервов, но сумела не показать этого, поздоровалась со всеми в вестибюле и вошла в лифт. Поднявшись на двадцать четвертый этаж, я подошла к номеру и вставила ключ в замочную скважину. Дверь открылась, я вошла и увидела, что Фиделя нет. Тогда я быстро достала из кейса баночку с кремом, открутила крышку и увидела, что капсулы почти растворились, превратившись в тестообразную массу. Использовать их уже было нельзя, да я и не собиралась, так что я решила, что безопаснее всего выбросить их в биде. Они никак не смывались, пришлось повторить попытку несколько раз, но наконец я увидела, как они исчезли, и испытала чувство облегчения. Наконец можно было вздохнуть спокойно. Я почувствовала, что свободна.

Немного спустя в комнату вошел Фидель, и я обрадовалась при виде его, хоть он и казался отстраненным и занятым, как всегда.

– Немочка! – воскликнул он, когда увидел меня.

Я не удержалась и выдохнула: «Я соскучилась». Это было первое, что пришло мне в голову.

– Где ты была? С этими из Майами, с контрреволюционерами? – спросил он тогда. Хотя видно было, что ему не нужен ответ. Он тяжело вздохнул, как будто говоря: «Не отвечай, я и так знаю». Потом он сел на кровать, снял сапоги, вымазанные в глине, и улегся. Пепельница была полна сигар, его обычных «Ромео и Джульетта», изготовленных специально с его портретом и датой освобождения на сигарном кольце.

– Я должна спросить тебя, что со мной произошло в день операции, что случилось с нашим ребенком. Это главная причина, почему я здесь.

– А разве не для того, чтобы убить меня?

Как и со всеми остальными, Фидель говорил тогда со мной, глядя мне прямо в глаза, и не оставалось ничего другого, как признаться.

– Да.

Тогда он достал собственный пистолет из кобуры, положил себе на колени, а потом передал мне. Я сжала его в руке, посмотрела на Фиделя, который продолжал спокойно лежать. Он закрыл глаза и сказал:

– Никто не сможет убить меня. Никто. Никогда.

– Я могу, – возразила я.

– Ты этого не сделаешь, – твердо закончил он.

Он был прав: я бы этого не сделала. Я не хотела причинять ему вред и никогда этого не хотела, сколько бы себе ни твердила, что должна ненавидеть его изо всех сил, чтобы убить. Я выпустила пистолет из рук и неожиданно почувствовала большое облегчение.

Слезы полились у меня из глаз. Он увидел это и сказал, чтобы я подошла к кровати. Я упала на колени рядом с ним и, рыдая, на грани истерики, не в силах больше сдерживаться, кричала, требуя ответить, что с нашим ребенком. Я била кулаками по кровати и даже набросилась на Фиделя и ударила его, все такого же спокойного. Он очень нежно попытался успокоить меня.

– Все хорошо, тише, все хорошо.

– Нет! – не унималась я. – Что произошло?

– Я все уладил. С доктором покончено.

– Но я не знаю, что случилось, – продолжала спорить я.

– Я знаю, знаю.

– Как? Что ты знаешь?

– Я знаю все. Нет никаких проблем. С ребенком все хорошо.

«С ребенком все хорошо». Мой сын жив! Я хотела увидеть его, обнять, я стала уговаривать Фиделя, чтобы отвез меня к нему, но он отказал, отрезав: «Он в хороших руках». Выяснилось, что о нем заботились Фернандесы, те учителя английского, к которым я часто ходила в гости. Я хотела немедленно бежать к ним, но понимала, что это невозможно, потому что мое пребывание на острове было ограничено. В Майами ждали, что я вернусь после успешно выполненного задания по ликвидации Фиделя, и я была уверена, что агенты ЦРУ следят за каждым моим шагом здесь. К тому же Фидель заявил, что его ребенок – «сын Кубы».

– Но он и мой сын тоже, – ответила я.

Я стала угрожать, что вернусь с papa, чтобы забрать ребенка, и это ему совсем не понравилось, но несмотря на недовольство, почти все время он был со мной очень внимательным. Я вытянулась рядом с ним, и мы стали ласкать друг друга и обмениваться нежностями. Он собирался поспать: нужно было отдохнуть, потому что тем вечером Фидель должен был произносить речь о расизме и ненависти, но я засыпала его миллионом вопросов. Влюбленная девчонка, ослепленная ревностью, я даже спросила, изменял ли он мне, и он шутливо ответил:

– А чего ты хотела? Я тут один, что мне еще было делать? Но ты по-прежнему моя немочка.