— В жизни не поверю.

Мегги в ответ рассмеялась, взяла его за руку и потащила к крыльцу. По дороге они услышали, как Мэри Роуз кричит на Рори, который, по-видимому, все же влез на решетку, поскольку она кричала, что наподдаст ему, как только тот спустится пониже. Негодник ухитрился взобраться на целых восемнадцать дюймов и заслуживает хорошей порки!

— Вот и рассуждайте после этого о природе обмана, — резонно заметила Мегги.

* * *

В следующую среду явился Джереми, к счастью, без всякого предупреждения, ибо Мегги все это время не находила бы себе места, а так испытывала лишь невыразимую боль и тоску по тому, чему не суждено было случиться.

Джереми Стэнтон-Гревилл был безоблачно счастлив. Так невероятно, поразительно счастлив. Он ходил как пьяный, с дурацкой улыбкой на лице. И источал довольство и радость. Все время потирал руки, гордый собой, своей жизнью, беспечный и абсолютно слепой, не замечавший той единственной, которая с радостью сделала бы для него то, что сделал сэр Уолтер Рэли для своей королевы Елизаветы, и бросила бы все до последнего плащи, которыми владела, к его ногам. Видеть его, сознавать, что он никогда не принадлежал и не будет ей принадлежать, было так мучительно, что Мегги хотелось забиться в укромный угол и плакать день и ночь. Но даже это было невозможно.

Как истинный стоик, она терпела все и послушно растягивала губы в улыбке, слыша очередную шутку, даже если эта шутка больно ранила.

Однако уже через час Мегги, глядя на него, была все меньше и меньше склонна разражаться слезами. Мало того, все меньше хотела, чтобы он смотрел на нее, только на нее, с сожалением и жаждой в прекрасных глазах. Все меньше желала, чтобы он осознал свою трагическую ошибку, навеки их разлучившую.

Нет, всего через час Мегги была готова поколотить его, но вместо этого принялась раздраженно барабанить пальцами по подлокотнику кресла, краем уха слушая бесконечные дифирамбы дражайшей Шарлотте, его прекрасной элегантной Шарлотте, такой милой, такой умной, воплощению совершенства, безупречному идеалу женственности. С Шарлотты разговор перешел на племенную ферму, и выяснилось, что у последней тоже немало достоинств, более того, она образец для всех остальных ферм.

И все это продолжалось без конца, даже после ужина, когда взрослые пили чай в гостиной. Джереми не умолкал ни па минуту, превознося жену и ферму, так что под конец было трудно понять, кого он имеет в виду. Мегги поняла, что это кончится, только когда кому-нибудь вздумается его пристрелить. Лично она была готова взять в руки пистолет.

Идиотское хвастовство пошло уже по пятому кругу. Пятому кругу ада.

Он, конечно, по-прежнему красив, спору нет, и ее сердце по-прежнему болит и томится, но всему есть предел.

Мегги, чтобы не взорваться, подобралась к пианино и разразилась бурей бравурных аккордов, чтобы заглушить его бесконечные похвалы себе и всему, чем он владеет безраздельно. Но Джереми не унимался. Тайсон учтиво улыбался, но, на взгляд Мегги, выглядел несколько рассеянным: вполне возможно, сочинял проповедь к следующему воскресенью, сохраняя при этом вид гостеприимного хозяина. Мэри Роуз непрерывно похлопывала Джереми по руке, словно желая поздравить его с успехами, но наделе, вероятно, просто удерживаясь, чтобы не надавать пощечин.

Деревянные пальцы Мегги кое-как справились с последним арпеджио сонаты Скарлатти, ударили по последней клавише, возможно, с несколько большей силой, чем необходимо, но особого значения это уже не имело. Она немного переждала, чтобы понять, отклонился ли наконец разговор от идеальной Шарлотты и идеальной племенной фермы.

Не отклонился.

Мегги вскочила с табурета и очень громко осведомилась:

— Как поживают дядя Райдер и тетя Софи?

Джереми, в этот момент детально описывавший каждое усовершенствование, введенное на его ферме, — подумать только, всего за три месяца, — и свои планы в отношении Лео, даже растерялся.

— Что? О, прекрасно, прекрасно.

Он улыбнулся, и сердце Мегги куда-то покатилось. Ад проклятый!

— Кстати, Райдер упоминал, что молодые Шербруки взяли Оксфорд штурмом, поэтому, когда от Грейсона приходит письмо, он со страхом вскрывает конверт, опасаясь худшего.

Улыбка вновь засветилась самодовольством.

— Ты ведь любишь скакать верхом, Мегги? Я уже говорил, что Шарлотта обожает ту кобылку, которую я для нее купил? Изумительная кобылка, с белой звездочкой на морде. Так же прелестна, как сама Шарлотта. Я, разумеется, хочу получить от нее потомство. Ее зовут Дидона, весьма подходящая кличка, не находите?

— Нет, — отрезала Мегги. — Стремясь избавиться от мужа, Дидона сложила погребальный костер, ударила себя кинжалом и бросилась в огонь.

Озадаченный, Джереми нахмурился.

— А я думал, что она основала Карфаген, деяние, на которое способны и Шарлотта, и кобыла. То есть они тоже станут основательницами династии.

— Верно, но Дидона убила себя.

— Хм-м, — протянул Джереми, — если подумать хорошенько, вряд ли я позволю Шарлотте ездить верхом чересчур много, тем более что она носит мое дитя.

— Но это и ее дитя тоже, — резонно заметила Мегги, хотя голос ее повысился ровно на октаву. — Именно на ее долю выпали все испытания.

— Ну да. Но она постоянно твердит, что приносит мне самый драгоценный дар и что малыш обязательно будет мальчиком, поскольку я хочу именно мальчика.

Он расплылся в бессмысленной самодовольной улыбке. Просто тошнотворно!

Сердце больше не сжималось от боли и сожаления. Постукивая пальцами по прелестному пианино из вишневого дерева, Мегги процедила:

— По-моему, самое главное — чтобы ребенок родился здоровым и сумел выжить первые несколько месяцев на этой благословенной земле. Лично мне было бы совершенно все равно, кто родится: мальчик или девочка. — И еще громче добавила: — Может, Шарлотта сама решит за себя, когда оставить верховую езду и дать отдохнуть своей красавице кобыле, названной в честь той, что убила себя.

Джереми ответил улыбкой, которую всего четыре часа назад она считала самой обольстительной во всем христианском мире. Теперь же эта улыбка казалась самоуверенной и высокомерной.

— Мегги, именно ко мне, как к законному мужу, Шарлотте пристало обращаться за советом и наставлениями, поскольку именно я знаю, что для нее всего лучше.

— Какой прекрасный родитель выйдет из тебя, Джереми! — похвалила Мегги с улыбкой, столь же искусственной, как нога мистера Маккардла. — Тем более что, женившись на Шарлотте, ты успел достаточно напрактиковаться в вопросах воспитания. Но знаешь, не могу понять, почему так уж пристало обращаться со своей женой как с младенцем и недоумком.

— Шарлотта — младенец?! Недоумок?! Какой вздор! А, понимаю, ты шутишь!

Пытаясь унять тошноту, Мегги сыграла новую вещь, краем глаза наблюдая за мачехой. Та недоуменно склонила голову набок, так что роскошная масса вьющихся рыжих волос рассыпалась по руке, и, очевидно, гадала, что это творится с падчерицей и почему она ни с того ни с сего грубит гостю.