В конечном итоге управлять всем, что проходило под маркой «масонства», было не по силам никакой Великой ложе.

В декабре 1736 года известный масон и якобит Эндрю Майкл Рэмзи выступил на собрании французских лож, и речи этой суждено будет стать важным событием в мире масонства. Через несколько месяцев он отослал пересмотренный вариант речи кардиналу Флери, главному министру Людовика XV, с целью доказать, что масонство вполне совместимо с католицизмом. Однако к высказанным в речи инициативам отнеслись с опаской, последовали несколько полицейских облав на парижские ложи. Не желая далее провоцировать кардинала, уже не молодой Рэмзи отстранился от масонских дел.

В краткосрочной перспективе затея Рэмзи провалилась, но его речь, опубликованная в 1738 году, оказала сильнейшее влияние на французских братьев-масонов. В ней, конечно, было много шаблонного — в частности, пересказ основных мифов и философских принципов из «Конституций». Но Рэмзи прибавил нечто новое, а именно приплел к истории масонства крестоносцев. Оказывалось, что именно крестоносцы, будучи в Святой земле, заново открыли тайны Храма Соломона и «искусства». Так, помимо возвращения Иерусалима, у них появились новые великие задачи. Так, согласно Рэмзи, крестоносцы поклялись заново построить Храм, а символические атрибуты — совок, строительный раствор, меч, щит — позаимствовали у древних сынов Израиля.

Затронув крестовые походы, а вместе с ними и всю культуру средневекового рыцарства, Рэмзи поднял целый пласт образов и мифов, которые в скором времени легли в основу так называемых шотландских уставов. Почему именно шотландских? Да, шотландцем был сам Рэмзи, но все куда сложнее. Миф о крестоносцах сыграл ключевую роль в деле обеспечения преемственности в масонстве. В 1286 году, когда Святая земля была потеряна, рыцари вернулись домой, взяв с собой тайны «искусства». Хранить их в Шотландии было безопаснее. Вот такая легенда. А на самом деле все «шотландские уставы» были придуманы во Франции. Возвращение к шотландским истокам в обход Лондона и Великой ложи было важным геополитическим ходом. Роль Шотландии в становлении масонства, преуменьшенная «Конституциями», была вновь признана во Франции, приняв легендарно-мифологическую форму.

Рэмзи всколыхнул творческие порывы французских масонов. К 1743 году было разработано уже три обряда посвящения по шотландском уставу — каждый со своими распорядком, сложными аллегориями и нравственным символизмом. В 1755 году в парижской иерархии их было уже пять, а в лионской — семь. Рост шел стремительно, но беспорядочно, и вскоре ритуалы посвящения проводились для доброго десятка разных степеней. В авторитетной книге по истории масонства во Франции говорится о «тропических зарослях» обрядов и ритуалов. И везде слышались отзвуки старинной и по большей части куртуазнорыцарской образности: «Рыцарь круглого стола короля Артура», «Избранный рыцарь-философ», «Рыцарь-аргонавт», «Рыцарь Кадош». Смаковали французские масоны и экзотические шотландские титулы: «Шотландец шотландской академии», «Шотландец из Мессины», «Шотландец небесного Иерусалима» и даже «Шотландский англичанин». Были и степени с менее ясными, эзотерическими названиями: «Мастер теософ», «Мастер стола Эсмеральды»», «Сподвижник Парацельса».

Во Францию франкмасонство прибыло с основательным багажом символов. В Шотландских уставах были нагромождены всевозможные знаки, шифры, мифологические и ритуальные мотивы из огромного числа источников, среди которых куртуазное рыцарство, Библия, оккультные науки, розенкрейцерство, алхимия, греческие и египетские предания, знаки зодиака, каббала (древняя мистическая традиция в рамках иудаизма). Важную роль в обрядах играло и манихейство — религиозное учение, созданное в III веке персидским пророком Мани, который учил, что весь наш мир — это поле битвы добра и зла, духа и материи, света и тьмы. Выдумывались новые степени, которые складывались в сложнейшие, зачастую несовместимые друг с другом системы ритуалов: «Устав горящей звезды», «Просветленные теософы», «Архитекторы Африки».

И не было ничего удивительного в том, что к 1760-м годам от братской гармонии мало что осталось. В июне 1764 года в Реймсе представители двух фракций местной ложи разругались прямо на улице, а потом в ход пошли трости — все это на глазах у изумленных прохожих. В феврале 1767 года правительству пришлось закрыть Великую ложу, поскольку заседание переросло в кулачный бой.

В таких условиях Великая ложа практически перестала существовать, и французское масонство окончательно раскололось. Лишь в 1773 году мир воцарился с созданием масонской организации «Великий восток Франции», председателем которой стал — ни много ни мало — кузен короля, будущий герцог Орлеанский Филипп. Формально всеми ритуалами и присвоением степеней стал заведовать «Великий восток Франции», однако потребовалось еще около пятнадцати лет непростых переговоров, чтобы хоть как-то объединить масонские ложи страны. При этом степеней и обрядов становилось все больше. Ящик Пандоры был открыт.

Почему же появилось так много разнообразных степеней? Ответ простой — из-за снобизма. Во Франции социальные классы были менее проницаемы, чем в Англии. По сути, сословия были закреплены законом: духовенство, дворянство и все остальные. И с давних пор каждое сословие жило своей жизнью. И в ложах дворян в процентном отношении было больше, чем в обществе в целом. Им «искусство» было обязано своим подъемом, но они же привнесли в него снобизм. Дело в том, что дворянам была необходима альтернативная среда для взаимодействия, отличная от душной и тесной обстановки Версаля. Хотелось им и общения с представителями других социальных прослоек. И масонство стало прекрасным поводом для знакомства аристократической элиты с элитой интеллектуальной. Впрочем, масонские ценности табель о рангах попрать не могли. И в ложах приходилось изобретать свою иерархию. Включая все больше новых степеней с изощренными ритуалами посвящения и дорогостоящими церемониальными одеждами, Шотландские уставы ограждали лавочников и ремесленников от проникновения в высшие эшелоны, а символика и эстетика рыцарства служила этому оправданием. В то время, как в Британии преемственность масонов от настоящих каменщиков создала в ложах дух подлинного ремесленного содружества, сказки Рэмзи о крестоносцах и рыцарях давних времен изначально придавали французскому масонству аристократический лоск.

На приумножение степеней Шотландского устава повлияли также религиозные и этнические предрассудки. Во Франции стремления к политической терпимости еще не было. При этом отлучение масонов от Церкви, предпринятое папой римским в 1738 году, Франции не касалось. Поэтому в Шотландском уставе было много чего от эстетики и идеологии католицизма. Что уж говорить, многие из французских масонов были просто католическими шовинистами. В 1767 году в марсельской ложе Безупречной искренности были приняты нормы, может быть, даже сверх меры «искренние»: «…все же поругатели, коим не повезло родиться евреем, магометанином или негром, в наши ряды стать не могут». Увы, масонские идеи терпимости были приняты в ложах далеко не всех стран.

Во Франции, как и в Британии, многие вступали в ложи ради развлечения, новых друзей и полезных связей, и времени и желания подробно изучать тонкости Шотландского устава у них не было. Часто посещавший в то время Францию венецианский авантюрист и повеса Джакомо Казанова советовал вступать в ряды братьев-масонов всем, таким же как он, искателям приключений: «В нынешнюю пору юноше, путешествующему по миру и желающему узнать все его прикрасы и премудрости, если он желает везде находить себе должный прием, необходимо посвятить себя в круг так называемых масонов». Казанова своему совету следовал — связи, полученные в масонских ложах, он прекрасно использовал для путешествий по Европе и своих успехов в ложах другого рода.