— А почему вас здесь двое? — спросил Сет, глядя наБарнабаса и Люси. Интонации казались знакомыми, но сам звук его голоса резанулмне слух. И пахло от Сета теперь не морем, а тухлятиной. — Ах да,точно, — добавил он, переводя взгляд на меня. — Ты же умерла в свойдень рождения. Ну надо же! Мэдисон, да ты прямо как королева на подмостках —сплошные трагедии. Рад, что ты проснулась. Нам пора.

— Не трогай меня! — я отступила, вне себя отстраха и подозрений.

— Мэдисон! — крикнул Барнабас. — Беги!

Но куда? Только обратно в морг. Люси загородила меня ираскинула руки, словно одной своей волей могла остановить Сета.

— Что тебе здесь нужно? — голос ее дрожал. —Она уже умерла. Дважды монетку не подбросишь.

Сет самоуверенно расшаркался.

— Ты же сама сказала, это я подбросил ее монетку. Иесли я захочу, она моя.

Барнабас побледнел.

— Вы никогда за ними не возвращаетесь. Ты… — Онбросил взгляд на камень в кулоне у Сета. — Ты не черный жнец?

— Нет, — Сет осклабился, словно Барнабас удачнопошутил. — Немножко повыше рангом. Тебе не справиться. Давай, Барнабас,уходи, да и все. Тогда останешься цел.

Я беспомощно уставилась в карие глаза Барнабаса. Он понял,как мне страшно. И явно собирал в кулак всю свою храбрость.

— Барнабас! — в голосе Люси звучал ужас. — Ненадо!

Но тот уже бросился на темную фигуру в черном шелке. Сетобернулся. Одно небрежное и оттого еще более пугающее движение ладони — телоБарнабаса обмякло, он отлетел назад, ударился о стену и уже без сознания сползна пол.

— Беги! — крикнула Люси и подтолкнула меня всторону морга. — Оставайся на солнце. Не позволяй черным крыльям коснутьсятебя. Мы найдем подмогу. Кто-нибудь тебя разыщет. Выбирайся отсюда!

— Как? — воскликнула я. — Он загородилединственную дверь!

Теперь Сет направил удар на Люси. Она рухнула где стояла. Яосталась одна. Лаборант куда-то смылся или прятался под своим столом. У менязуб на зуб не попадал. Я выпрямилась во весь — какой-никакой — рост и одернулаплатье. Вот я и влипла хуже некуда.

— Она хотела сказать, — голос Сета по-прежнему казалсязнакомым и чужим одновременно, — беги сквозь стены. Скорее спасешься отчерных крыльев на солнце, чем от меня под землей.

— Но я не могу… — начала было я, а потом взглянулана двери. Я же прошла сквозь них, когда они приоткрылись всего сантиметров надесять. Да кто я теперь? Призрак?

От улыбки Сета меня пробрал озноб.

— Рад тебя видеть, Мэдисон. Теперь, когда я и в самомделе тебя… вижу, — он развязал маску, и она соскользнула вниз. Красивоелицо, словно у ожившей статуи.

Я облизнула губы и тут же похолодела, вспомнив о поцелуе.Прижала руку к груди и попятилась — тогда амулеты Барнабаса и Люси перестанутна меня действовать и я смогу пройти сквозь стены. Раз этот мистер Мурашкадумает, что мне такое под силу, — может, он прав?

Сет следовал за мной по пятам.

— Мы уйдем вместе. Никто не поверит, что я срезал твоюдушу, пока я не брошу тебя к их ногам.

Я отступала, стуча каблуками. Барнабас и Люси былипо-прежнему распростерты на полу.

— Спасибо, я, пожалуй, останусь.

Сердце колотилось, и вот я уперлась спиной в стену. Отнеожиданности вскрикнула. Так далеко от этих двоих я бы уже начала таять. Нонет. Я уставилась на серый камень на шее у Сета. Точно такой же, как у них.Проклятье!

— У тебя нет выбора, — сказал Сет. — Я тебяубил. Ты моя.

Он схватил меня за руку. В мгновенном приливе сил явырвалась.

— Да черта с два! — И пнула его по голени.

Сет согнулся, хрипя от боли, но не отпустил меня. Зато ясумела дотянуться до его волос и вцепилась в них, а потом двинула ему коленкойпо носу. Противно хрустнул хрящ.

Ругаясь на чем свет стоит, Сет выпустил мою руку.

Надо было выбираться. А для этого — оставаться материальной.С колотящимся сердцем я взялась за ремешок и сдернула с Сета кулон. Каменьогнем жег руку, но я только крепче зажала его в ладони. Я готова была терпеть,лишь бы больше не таять.

Сет упал, все лицо его залило кровью, словно он напоролся настеклянную стену.

— Мэдисон… — прохрипел с пола Барнабас.

Я обернулась. Глаза его были полны боли, и он никак не могсфокусировать на мне взгляд.

— Беги, — с трудом выговорил он.

Сжимая в руке амулет, я кинулась в коридор. И побежала.

— Пап!

Я стояла на пороге и с бьющимся сердцем прислушивалась. Вдоме — папа всегда содержал его в чистоте и порядке — было тихо. Только за моейспиной жужжала на утреннем солнце газонокосилка. Золотое сияние лилось внутрь ивспыхивало на паркете и перилах лестницы, ведущей на второй этаж. Я всю дорогубежала — на каблуках и в этом противном платье. Люди на меня пялились. А явдобавок совсем не устала, и это меня слегка встревожило. Сердце стучало не отнапряжения, а от страха.

— Пап?

Я шагнула внутрь, на глаза навернулись слезы, когда сверхудонесся дрожащий недоверчивый голос:

— Мэдисон?

Я перепрыгивала через ступеньки, путалась в подоле,хваталась за перила и наконец взобралась наверх. И вот я на пороге своейкомнаты, в горле ком. Папа сидел среди моих открытых, но так и не распакованныхкоробок. Он словно постарел, худое лицо было совсем изможденное от боли. Я несмела двинуться с места. Просто не знала, что делать.

Он смотрел широко раскрытыми глазами, будто меня здесь и небыло.

— Ты даже вещи не разложила, — прошептал папа.

Горячая слезинка капнула из ниоткуда и скатилась мне наподбородок. Увидев папу таким, я поняла, что и правда должна напомнить ему олучших временах. Я нужна ему. Нужна как никогда и никому на свете.

— Пап… прости, — только и смогла беспомощновыговорить я.

Он перевел дыхание и встряхнулся. Лицо его осветилосьлюбовью. Он вскочил.

— Ты жива?!.. — шепнул он, и вот уже нет тех трехшагов, что разделяли нас, и папа крепко-крепко меня обнимает. — Мнесказали, ты умерла. Ты жива?!

— Со мной все хорошо. — Я всхлипнула, уткнувшисьносом в его грудь, мне стало до боли легко. Он весь пропах своей лабораторией,маслом да чернилами, и это был лучший в мире запах. Слез было не удержать. Яумерла — наверное. У меня был амулет, но даже с ним я чувствовала себя совсембеспомощной: я ведь не знала, смогу ли остаться здесь. — Всехорошо, — проговорила я, икая от рыданий. — Но они ошиблись.