— Хорошо. Я ей так и скажу. И еще скажу, что у меня здесь немерено друзей.

Потом, когда дама ушла, Митч сказал: если у меня есть желание, мы можем взять деньги из штраф-копилки и потратить их, на что я захочу.

Значит, на эти деньги я могу покупать игрушки и компьютерные игры. Компенсация за плохие слова при мне. Так Митч сказал. Ну, игрушек-то я почти не покупаю. Я лучше схожу куда-нибудь с Митчем. В кафе там, или в кино. И мне веселее, и Митчу. А то ему скучно, я-то вижу.

— А откуда эта дама знает, что я здесь?

Мне как-то не доводилось разговаривать с правительством. Да и Митча в такой роли мне трудно себе представить.

Оказывается, миссис Моралес обратилась в полицию, чтобы объявили Перл в розыск.

— Ой, — говорю. — Только вряд ли они ее найдут.

Мои слова вызывают у Митча тревогу. Я понятия не имел, что для него это так важно.

— Может, ты что-то знаешь, а я нет? — пристает Митч.

Что ему ответить? Сложный вопрос. Ведь, может, он и на самом деле чего-то не знает из того, что знаю я. Только мне ведь не известно, о чем он осведомлен, а о чем — нет. Так что тут не скажешь наверняка.

Тогда Митч уточняет свой вопрос. Не говорила ли мне Перл, куда собирается? Нет, отвечаю, словечком не обмолвилась.

— А почему ты тогда думаешь, что полиция ее не найдет?

— Ну, они наверняка будут ее искать не там, где надо.

Про полицию я толком ничего не знаю. Но мне известно кое-то другое. Вы когда-нибудь видели, чтобы полицейские искали кого-то в капле дождя или в брызгах волн? Или, положим, в воробье?

В доме Гарольда Столлера — тридцать пять комнат. На площади в четыре акра. Дом самодовольно расселся на холме, с одной стороны — океан, с другой — огни города. Мужик срубил деньжищ на программном обеспечении. В принципе, я занимаюсь тем же самым. Только у него получилось лучше и быстрее. Впрочем, это сразу видно.

Парковщик ставит куда положено мой ржавый «вольво», а я направляюсь к двери дома в своем единственном парадном костюме и при единственном шелковом галстуке. Галстук мне подарила Барб после того, как я пожаловался, что мне нечего нацепить на шею, если вдруг приспичит. У уха сопит отглаженный Леонард. На нем самая новая и чистая пижама. Одеяло, в которое он завернут, вполне пристойного вида.

А что мне было делать в сложившихся обстоятельствах?

Я стучу. Дверь открывает горничная в черно-белом наряде.

Ну дела. Просто сюрреализм какой-то. Вот это жизнь. Только к чему все это?

— Митчелл Деверо, — представляюсь я.

— Добро пожаловать.

Проникаю в холл. Что делать дальше? И тут я вижу ее. Я как раз собираюсь спросить у горничной, куда пристроить ребенка. Удобно ли будет сунуть ей пару долларов, чтобы она уложила спиногрыза спать? Не пойду же я на тусовку к мэру с Леонардом на плече! Или пойду? А если он проснется в незнакомом месте и напугается?

Тут-то из кухни и появляется Барб, останавливается в конце длиннющего холла и смотрит на меня. Не слишком консервативная прическа — само очарование, облегающее платье — чуть длиннее обычного пиджака. И ноги. Вот это ноги!

Барб идет ко мне через холл. Горничная куда-то исчезла. Интересно, смогу я два слова связать, когда Барб наконец окажется рядом?

Она уже совсем близко. Две ступеньки — последнее, что нас разделяло, — остались позади. Ну, давай. Произноси свою речь.

— Я приношу свои извинения. Ханна обещала посидеть с мальчиком, но что-то случилось. Она позвонила за полчаса до выхода. Я уже не успевал пригласить никого другого. Прямо не знаю, что делать. Не прийти я не мог. Просто безвыходное положение.

Говори четко. Не бормочи. Веди себя как светский человек.

Она касается моего рукава:

— Не волнуйся. Разберемся. Идем.

Я поднимаюсь по устланной ковром лестнице и иду по коридору. Барб стучится в закрытую дверь, и мы чего-то ждем. Чувствую запах ее шампуня, хочется протянуть руку и дотронуться до ее волос. Но я не могу себе этого позволить.

Дверь открывает полная латиноамериканка средних лет. За ее спиной мерцает телевизор, слышится испанская речь. Какая-то мыльная опера, не иначе.

— Марта, — говорит Барб. — Quiero que el nino duerme en tu cuarto. Vamos a pagar extra, no te preocupes. Si tienes problema, dime.[3]

— Си, — отвечает Марта. — Си, миссис. О’кей.

Марта принимает у меня мягкий сверток, укладывает на диванчик, подтыкает одеяло. Гладит мальчика по щеке.

— Грасиас, — говорит Барб.

— Пор нада, миссис. Все о’кей.

И вот мы опять в холле, только мы двое. И никого больше.

Она осматривает меня с головы до ног, будто впервые видит.

— Хорошо выглядишь. Такой красавчик. Никогда раньше не видела тебя в парадном костюме.

— Ну, не каждый же день его надевать.

— Красивый галстук.

— Мне нравится.

Ее улыбка будит во мне жгучее желание затащить ее в ванную комнату под лестницей и содрать с нее это шикарное платье. Или хотя бы попробовать.

Она достает у меня из нагрудного кармана носовой платок и обмахивает плечо костюма.

— Капля слюны. Теперь все в порядке.

Носовой платок складывается и засовывается обратно в карман.

— Извини за это, — я показываю головой в направлении Мартиных апартаментов.

— Она позаботится о малыше. Ничего страшного. Перед уходом дай ей двадцать долларов.

Пожалуй, дам ей две двадцатки.

Мы с Барб пересекаем холл и направляемся к гостям. И к Гарри. Вид у меня, наверное, как у мультяшного мышонка, на башку которому только что свалилась наковальня. Такое чувство, будто направляюсь на плаху и топор у палача уже в боевой готовности.

Она просовывает руку мне в рукав и сжимает запястье. Быстрым, незаметным движением.

— Успокойся, Митчелл. Все будет хорошо.

Ступени ведут вниз, и теперь уже не до телячьих нежностей.

Ведь я на приеме у мэра.

— Вот и он, — ревет Гарри. А может, рычит. — Иди-ка сюда, молодец.

В море уходит помост. На нем, как на палубе корабля, и расположились Гарри и еще три незнакомых мне человека. Солнце садится, вдоль береговой линии поднимается туман. Гарри раскидывает руки, и солнце оказывается у него под мышкой. В одной руке у Гарри стакан — при других обстоятельствах меня бы близко к нему не подпустили. Руку он мне не жмет. Поднимай выше — он стискивает меня в объятиях, что донельзя меня смущает и пугает. При этом жидкость из стакана проливается мне на спину.