Все эти встречи с обслуживающим персоналом снимались на камеры и становились короткими заметками в новостях или популярными видеороликами в сети с кликбейт-заголовками, навроде "Жаргал за минуту сломал мозг официантке", "Жаргал троллит продавщицу мороженного" или "Таксиста бомбануло, когда к нему в машину сел Жаргал". О нём в сети даже начали появляться первые комиксы, пока, правда, не героического содержания, а обыгрывающие непонимание самим проснувшимся парнем их обычаев и новых реалий, в которых, впрочем, он был скорее положительным персонажем.

Сам Жаргал потом тоже просматривал некоторые из этих роликов. И даже ставил под ними лайки. Показанному в них себе, естественно. Помимо этого, он постоянно был на связи по телефону с Октаем и с чиновником, руководящим подготовкой экспедиции в горы, поторапливая последнего угрозой, что если тот не будет готов ко времени возвращения Октая, они уйдут с братом вдвоём — сопровождающие им не очень-то нужны.

С письмом Филис ему пришлось помучиться. Попытался было набирать его на монгольском языке, потом понял, что наделал кучу ошибок и что вообще вряд ли она поймёт его слова, потом исчеркал несколько черновиков письма по-плиссандрийски на бумаге, и в результате этого долгого титанического труда написал пару ровных строчек. Хоть за это спасибо Ердену — чертить и писать его рука была хорошо приспособлена. Потом сфотографировал и отправил девушке письмо такого содержания: "Скоро я построю себе хороший дом в степи. Ты приедешь и станцуешь для меня, леди? Воин, маг вероятностей Жаргал". В ответном письме на следующий день содержалось: "Я приеду поговорить. Вы нашли в этом мире магию? Насчёт танцев ничего обещать не могу. Леди Филис Кадней". Жаргалу письмо понравилось. Было бы странно, если бы аристократка вот так сразу согласилась потанцевать для незнакомого мужчины. Хотя знавал он и таких аристократок… Но Филис, к счастью, не такая. Дальнейшее общение он решил отложить на то время, когда ему будет куда пригласить женщину, достойную лучшего, чем номер недорогой гостиницы.

Наконец, приехал Октай и Жаргал сразу известил правительственного чиновника по имени Унур о том, что они готовы выехать за кладом. Тот попросил ещё пару дней для оформления всех бумаг. Эти два дня братья тоже потратили с пользой, купив Жаргалу одежду, обувь и кое-какую экипировку для похода — об остальном обещал позаботиться Унур.

Экспедиция собралась во внушительном составе — помимо братьев и Унура с ними выехал профессор Данзай с молодым помощником, ещё пара непонятных человек — то ли от власти, то ли от тайной службы, решил Жаргал — и охрана в количестве аж шести мужчин. Не говоря уж о журналистах, к которым Жаргал уже привык и не замечал их.

Сначала все они выехали на поезде из Улан-Батора до города Баянхонгор. Не заезжая в сам город, они на нескольких джипах проехали мимо его окраин, уставленных юртами за загороженными забором земельными участками, и направились на юго-запад, к горам Монгольского Алтая.

Дальше путь для машин стал совсем неудобным и наконец-то, к радости Жаргала, экспедиция пересела на лошадей. Жаргал, сверявшийся с картой и не назвавший прежде точного места, куда нужно идти, сообщил, в каком направлении они выдвигаются.

— Если б мы знали сразу, что нам надо к Долине озёр, могли бы проехать туда другим путём, на машинах, — пробурчал чиновник Унур, не очень обученный управляться с лошадью.

— Я иду так, как мы шли с Даян-ханом. И без того наш путь прошёл в неге большого трамвая и колясок, — ответил ничуть не обескураженный чьим-то недовольством Жаргал, — И потом, мы идём не к Долине озёр, мы идём мимо и дальше.

На удивление, профессору Данзану конная экспедиция тоже пришлась по вкусу. Он принялся рассказывать о многих подобных походах, в которых побывал, когда был молодым и с воодушевлением делился знаниями об исторических событиях, некоторым из которых их нынешний предводитель экспедиции сам был свидетелем.

Ну а Жаргал наслаждался. Ни с чем не сравнимая для него красота летней монгольской степи, мелкие дикие зверьки, полёт знакомых очертаниями пернатых обиталей в огромном куполе неба, холод горных возвышенностей — как же он тосковал по всему этому! Его даже посетила поэтическая мысль о том, что если бы тогда, после битвы при Далан-Терджине, его спросили — что он выберет — пятьсот лет жизни в ином мире или один день здесь, он выбрал бы этот день. Но, впрочем, получилось тоже неплохо — и пятьсот лет там, и, как он надеялся, гораздо больше дней здесь.

Вечером, сидя у костра и растерев непривычные к конному походу мышцы, Жаргал пел. Его голос звучал красиво, громко, вызывая эхо и, казалось, вибрацию окружающих каменистых гор. Он спел старинную уже во время его молодости песню воинов, а потом просто издавал тянущиеся горловые звуки. Все сопровождавшие слушали завороженно — молча, почти никто не двигался, кроме оператора с телевидения. В это пение Жаргал вложил всю свою душу, всю многолетнюю тоску, свою верность Родине и радость её нового обретения. На лицах некоторых мужчин даже появились слёзы — настолько его пение было выразительным и как нельзя более всего подходящим именно такому месту и времени.

— Вот шайтан, — высказал профессор Данзан общее мнение, стирая кулаком слезинку со щеки, когда последние звуки пения Жаргала медленно растворились в ночном воздухе, — жизнь стоит того, чтобы жить, когда порой в ней можно услышать такое.

Утром Жаргал, лежащий в спальном мешке, проснулся от щекотки на лице. Не желая открывать глаза, он резко поморщился, чтобы этим движением отогнать докучливых насекомых. Но щекотка не исчезла. Более того, он почувствовал на своём лице нечто вроде… дыхания? Чутко прислушался к ощущениям. Вот опять — охлаждающий вдох и влажный выдох. Дыхание это издавал отнюдь не маленький зверёк. Открывать глаза Жаргал сразу не решился. Тут водится мазалай — медведь с голубой или светло-коричневой шерстью, и встретиться с ним взглядом, вплотную лицом к морде, когда ты не вооружён и беспомощен, очень опасно. Можно вмиг остаться без лица или другой части головы.

Дыхание напротив его лица не прекращалось. Унимая сильное сердцебиение, Жаргал всё-таки приоткрыл глаза. Чтобы встретиться с холодным взглядом серо-голубых глаз. Ирбис, снежный барс щекотал лицо человека своими усами.

— Зачем ты пришёл ко мне, ирвэс? — шёпотом спросил его Жаргал, дыша в пятнистый розово-коричневый нос, — Ты же не нападаешь на людей первым. Мы на твоей территории? Тут проходит твоя тропа? Или ты слышал мою ночную песню и пришёл посмотреть на певца? Тогда, если насмотрелся, будь добр, отодвинься, я встану и сойду с твоего пути.

Словно поняв его, дикий зверь немного фыркнул и отпрянул. Но не ушёл. Жаргал медленно высвободил руки из спального мешка и сел. От его возни проснулся один из мужчин-охранников.

— Это ирвэс! — воскликнул он очевидное, — Не шевелитесь.

Зверю не понравилось увеличившееся внимание к нему, он грациозно развернулся и неторопливо ушёл. Проснувшаяся экспедиция воодушевлённо обсуждала произошедшее весь остаток пути. "Невидимый дух гор", так называют в Монголии ирбиса. "Мы не видим его, а он видит всё", говорят о нём.