Подруга Илии, в отличие от своего все еще продолжающего стоять соплеменника, сидит на ковре рядом со мной, но представлять ее мне брат не спешит, тоже, по-видимому, из-за каких-нибудь заморочек. Она очень хороша собой и происходит (как мне становится позже известно) из пактианов, обитающих под Газни. Вообще-то как здесь, на Востоке, так и в Македонии женщинам на мужских попойках не место. У нас это верх неприличия, а по местным понятиям — небывалая дерзость, чреватая для преступницы многими неприятностями, вплоть до самой суровой из кар, но в этой компании такие мелочи никого не волнуют. Сама красавица держится вполне непринужденно и даже, когда гомон временами стихает, пытается научить меня выговаривать пару фраз на дари. Ее греческий довольно правилен, но, видимо, перенят у солдат, ибо изобилует вульгаризмами, которые произносятся с очаровательным простодушием. Я расслабляюсь, меня охватывает приятная теплота. Уговорить мило щебечущую прелестницу рассказать, как она сошлась с Илией, мне не удается, зато я узнаю от нее кое-что о нашем третьем брате, Филиппе. Он благополучно вернулся из Индии, а сейчас во главе внушительного отряда опять отправился за Гиндукуш, в Северный Афганистан, где в тылу врага ищет для Александра новых союзников. Ясное дело, не с пустыми руками: вьюки его «аж трещат от деньжищ».

Уже где-то за полночь наш бравый историограф Коста умудрился повздорить сразу с обоими компаньонами Илии по квартире. Камнем преткновения в их раздоре стал недавний заговор против царя. Вернее, то, как царь с ним разобрался. Ход делу был дан под Фрадой. Там Александр перед всей армией обвинил в измене Филоту — сына Прамениона и командира отряда «друзей». Военный суд признал Филоту виновным и приговорил к смертной казни. Кроме того, убит был и сам семидесятилетний Праменион, старейший наш полководец, покрывший себя славой еще при Филиппе, хотя никаких доказательств его причастности к заговору не нашли. В войсках это породило волну недовольства, тем паче что пострадали еще десятка два заслуженных командиров, всю вину которых составляло родство или дружба с казненными. Некоторые из них тоже были преданы смерти, других отправили в заточение или изгнали из армии, лишив наград и каких-либо прав.

Товарищи брата считают, что эти действия правомерны.

— Так поступают все цари со времен Агамемнона, — пытается втолковать Косте Деметрий, очень молодо выглядящий, но уже побывавший во многих боях командир, о чем свидетельствуют его шрамы. — Человек, уличенный в попытке совершить государственный переворот, должен быть уничтожен. Любой монарх просто обязан незамедлительно казнить заговорщика, а также истребить всех мужчин его семьи. Всех поголовно, включая младенцев. Иначе те, кого пощадили, начнут ему мстить. Если не сразу, то позже, когда войдут в силу. Измену следует безжалостно искоренять даже в мирное время, а сейчас нам и вовсе заказана мягкость. Мы на вражеской территории, идет война.

Коста снисходительно улыбается:

— Да, друг мой, тут ты попал в самую точку. Только какую войну ты имеешь в виду? Если афганскую, то она катится своим чередом, о ней можно не беспокоиться. Александр сейчас ведет другие, более важные для себя битвы. Они идут внутри армии. Старый порядок борется с новым. Догадайтесь: чью сторону держит наш царь?

Оппоненты мрачнеют. Александр непогрешим. Никому не дозволено проходиться на этот счет даже в шутку.

— Как ты смеешь, — грозно вопрошает «друг» постарше, — сомневаться в беспристрастности нашего государя?

— Я лишь сказал, что все эти казни кое-кому пришлись очень кстати, — ничуть не робея, гнет свое летописец. — Или ты ослеп и не видишь, что войска наши переполнены чужаками. В начале кампании наша армия почти целиком состояла из македонцев — а что теперь? Она сделалась по преимуществу наемной и, можно даже сказать, иноземной. Персидской, индийской, сирийской, армянской, лидийской, каппадокийской — какой угодно, но уже не македонской и даже не греческой. Братья, оглянитесь по сторонам. Еще год назад две трети наших нынешних кавалеристов дрались против нас. Кому они теперь хранят верность? Только одному человеку, тому, чья снисходительность подарила им жизнь и от чьей милости теперь зависит их будущее.

— К чему ты клонишь, брат?

— А к тому, мои отважные командиры, что эта афганская операция, которая, как все мы считали, должна была завершиться полгода назад, вот-вот сменится новой, а та еще одной — и так далее, без конца и без края. Вы полагаете, что наши войска выметут дочиста Афганистан и вернутся домой к зимним празднествам? Не дождетесь! Александр создает новую армию для непрестанных боев. Чтобы сражаться, и только сражаться. Здесь, на Востоке — везде! Ниспровержение царя Дария — наименьшая из его побед. Он одолел вас! Уже одолел, а вы этого даже не замечаете! Верней, не желаете замечать.

— Не стоит, пожалуй, так уж принижать нас, — звучит голос моего брата, и все оборачиваются к нему. — Ты предложил нам оглядеться по сторонам? Оглянись сам. — Илия обводит рукой комнату. — Кого ты видишь? Воинов, каждый из которых не раз смотрел в лицо смерти и готов в любой день опять встретиться с ней. Какое нам дело, куда бросит нас Александр? Или против кого? Он наш командующий!

При этом комната просто взрывается. Все рукоплещут словам Илии.

— Или это не его гений ведет нас от победы к победе, от безвестности к славе? Или это не он сделал нашим весь мир? Что мы без него? Где, кем бы мы были, служа кому-то другому?

И снова восторженные восклицания.

— Помнишь, как сказано в «Киропедии» у Ксенофонта? — спрашивает Илия летописца.

Расстаемся мы с братом уже под звездами. Зная, что завтрашний день уведет его в горы, он крепко обнимает меня на прощание.

— Неужели ты так и не поинтересуешься, как там наша матушка и сестренка Елена? — спрашиваю опечаленно я, поскольку о доме мы с ним не сказали ни слова.

— Да-да, конечно.

Но я вижу, что его все это не занимает. Шикари подсаживает афганку в седло, она ждет, когда брат освободится, и я прерываю рассказ.

Илия ловит мой взгляд и говорит ласково и одновременно сурово:

— Не думай о доме, Матфей. Не трать зря время. Это ничего не дает, кроме боли.

Ясным погожим утром мы снимаемся с места и берем курс на Гиндукуш. Аш, недавний наш благодетель, а ныне наемный погонщик мулов, действительно сумел найти для нас партию женщин-носильщиц. Клянется, что они очень крепкие, но не упрямые и совсем мало едят. Чем они хуже недостающих животных?

Я пробыл в Афганистане достаточно долго, чтобы счесть эту замену приемлемой.

Хорошая сделка.

Города Кандагар, откуда выступает армия, до нашего прихода сюда не существовало. Мы сами воздвигли его по велению Александра. В двадцать дней возвели стены с внушительными палисадами, проложили улицы и выкопали оборонительный ров. Правда, пока за фортификациями прячутся в основном лишь палатки, но это не важно. Когда поселенцы отстроятся, тут закипит полнокровная жизнь. В цитадели оставлен гарнизон греков-наемников и старослужащих македонцев, по большей части из тех, кому годы не позволяют двигаться дальше, а амбиции — к дому. У этих малых всего две задачи: во-первых, приглядывать за рекой, а во-вторых, за дорогами нижней долины. Иными словами, они должны заступать путь врагам и беспрепятственно пропускать всех, кто идет с миром. В особенности торговцев, гонцов и армейских снабженцев.