Я жила с матерью, страдающей алкоголизмом, зарабатывала копейки и тянула всё на себе, а Стёпа вырвал меня из привычной нищеты и поселил в сказке.

— Удивительно, — лицо Доминика выразительно вытягивается. — Я сразу почувствовал родственную душу. Теперь знаю, что не ошибся.

— О чём вы?

— Я родился в России. Родная мать умерла при родах, биологический отец от меня отказался. Я попал в детский дом. Первые одиннадцать лет своей жизни я хотел бы забыть.

По моим рукам скользят мурашки от такого признания, а Амьель приобретает в моих глазах совершенно другой вид. Нет больше облика мерзкого мужчины, который откровенно раздевает меня взглядом.

— Как вы оказались на вершине жизни? — спрашиваю тихо, чтобы скрыть неожиданно возникшую дрожь в голосе.

— Меня усыновили, когда мне было двенадцать лет. У приёмных родителей было всё: высокооплачиваемые работы, перспективы, сильная и крепкая любовь. И страшный диагноз на двоих: бесплодие.

— У обоих?

— Да.

— Это очень… необычно, — мысли спутываются, и я не знаю, какие слова подобрать.

Я вообще не знаю, о чём можно говорить с Домиником.

У меня должен был быть романтический ужин с мужем, а я вынуждена краснеть перед швейцарцем и фильтровать свою речь, чтобы не задеть чувств чужого мне мужчины.

— Я слышал, что вы волшебно поёте! — Амьель резко вскакивает с места, чем пугает меня. — Поэтому я приготовил для вас подарок!

Машет рукой, будто подзывает кого-то к себе.

— Вы же любите музыку, Вероника? — взгляд его снова становится липким.

Ещё и странная улыбка на лице вводит меня в ступор. Могу только кивнуть в ответ.

Нужно расслабиться и перестать мысленно проклинать Волкова.

Осторожно беру красивый фужер с вином и делаю глоток. Вкус яркий и неожиданно приятный. Терпкое ягодное послевкусие моментально кружит голову.

К нам подходит миловидная девушка в нарядном розовом платье. Тонкими руками она обнимает скрипку, пару секунд смотрит на меня и, как только Амьель кивает ей, она начинает скользить смычком по струнам, заставляя музыкальный инструмент выдавать сказочную мелодию. Дух захватывает от волшебного звучания скрипки, а на руках волоски встают дыбом.

Я делаю ещё один глоток терпкого вина, прикрыв глаза от удовольствия.

Конечно, я бы хотела, чтобы такой сюрприз мне устроил родной муж, а не Амьель.

— Свеееет озарил мою больную душу, нееееет, твой покой я страстью не нарушу! — Доминик резко начинает петь, и я вздрагиваю.

Такого я не ожидала!

Мысли о том, что я хочу такой сюрприз от Волкова, тут же отлетают. Если бы Стёпа заголосил вот так же, на весь ресторан, я бы со стыда сгорела.

Впрочем, я и так ощущаю прилив жара к лицу!

— Бреееед, полночный бред терзает сердце мне опять. О, Эсмеральда, я посмел тебя желать! — швейцарец продолжает голосить, между делом дотрагивается холодной ладонью до моего плеча.

Слишком личный жест.

Обвожу взглядом соседние столики. К моему великому несчастью посетители с нескрываемым любопытством глядят на нас. Точнее, на Доминика, который буквально растворился в музыке. Он будто находится на сцене и играет роль Горбуна в известном мюзикле. Глаза его прикрыты, правая рука театрально приложена к сердцу.

— Мой тяжкий крест — уродства вечная печать, я состраданье за любовь готов принять! — сжимает руки в кулаки и эмоционально жестикулирует.

А поёт Амьель, нужно признать, не плохо. Только вот странный выбор композиции, да и место для исполнения серенады неподходящее.

Интересно, нас не выгонят из ресторана?

— Hет, горбун отвержен и с проклятьем на челе, я никогда не буду счастлив на земле! — раскрывает глаза и прожигает ими меня.

Скрипка умолкает, и я готова благодарить и небеса, и самого Доминика за то, что он не стал продолжать песню до конца. Финальная фраза "Я душу дьяволу продам за ночь с тобой" из уст швейцарца довела бы меня до ручки.

— Вам понравилось, Вероника? — настойчиво интересуется Амьель.

— Да, очень понравилось, — губы вздрагивают в нервной улыбке.

— Я могу продолжить!

— Нет, нет! — вскрикиваю и тут же прикусываю язычок. — Доминик, вы прекрасно поёте. Спасибо вам за такой сюрприз!

_25_

_Степан_

Алкоголь кружит голову. С пренебрежением осматриваюсь и выдыхаю раскалённый воздух.

Я сам, своими собственными руками, отдал свою жену проклятому коршуну, а теперь в мозге кишат только поганые мысли. Как тараканы скрежещут лапками, заставляя рассудок шелестеть от представлений самого худшего. Вероника — ангел! Она не станет флиртовать со швейцарцем и тем более не позволит ему ничего гнустного и мерзкого.

Но, что если..?

Сильно сжимаю в руке стакан с коньяком и глаза застилает кровавая злоба. Ника обидеться на меня за мою выходку, устроит мне тотальный вынос мозга. Я постараюсь ей объяснить, что не мог поступить иначе.

Мне дорога моя корпорация. Я ответственен за судьбы людей, которые на меня работают. И это был единственный выход, чтобы оставаться на рынке и не обанкротиться.

Но я жалею, что пошёл на этот шаг: позволил Амьелю провести вечер с моей женой. Собственные мысли невидимыми путами легли по рукам и ногам. Я бессилен в сложившейся ситуации.

— Господин, вы спите? — тонкий голосок Олеси разрезает тишину.

— Нет, — с трудом фокусирую пьяный взгляд на её стройной фигурке, обтянутой шёлковым халатиком.

— Максим Степанович уже десятый сон видит, — улыбается.

А я отворачиваюсь и делаю жадный глоток, обжигающий и горький.

— Ты что-то хотела? — бормочу отстранённо.

— Да, Степан Ефимович, хотела, — Олеся проходит вглубь номера и останавливается у моего стола.

Я слышу её сбившееся дыхание. Буквально чувствую, как учащённо долбит её сердце в груди.

Перевожу взгляд на девушку, стоящую прямо передо мной. В приглушённом свете ночника её кожа выглядит сияющей, будто какие-то масла нанесла на тело. Изящным движением Олеся тянет за пояс халата, и чёрный шёлк падает ей в ноги. Без стеснения и робости она остаётся лишь в чёрных кружевных трусиках.

Закрываю глаза и прикладываю напряжённые пальцы к переносице.

— Что ты делаешь? — негодующий рык разрывает тишину.

— Я хочу вас, господин, — сладостно шепчет. — Неужели я вам не нравлюсь?

Распахиваю глаза и оценивающе скольжу по смуглому телу. Крепкие бёдра, упругая грудь, плоский животик. Идеальная. Молодая и красивая.

— Не нравишься, Олеся, — выдаю строго и уверенно. — Я женат!

Демонстративно показываю шалашовке своё кольцо на безымянном пальце, и её губки начинают припадочно дрожать.

— Вероника Алексеевна ни о чём не узнает, — шепчет, пряча обиду.

— Пошла вон! — вновь отворачиваюсь от обнажённого тела и недовольно морщусь.

Держать себя в штанах очень сложно, но только когда дело касается Вероники. На всех остальных смотреть не могу.

— Но, Степан Ефимович, я… я… — давится словами, голос срывается в истеричные всхлипывания.

— Олеся, если ты