– Хорошие преимущества, да? – насмешливо поинтересовался Эрих. И вдруг став совершенно серьезным, добавил: – Они – мизер по сравнению с теми, что получает архонт, благодаря усилителю.

И он весьма выразительно посмотрел на меня.

Судорожно сглотнув, тихо спросила:

– Я – усилитель?

Эрих молча кивнул.

– Это что-то генетическое? – нервно спросила я. – Врожденное? Какая-то аномалия?

Отрицательно покачав головой, Дагрэй ответил:

– Нет, Мелани, это чувства. Мои к тебе.

Твою мать, я запуталась.

– Хорошо, – смирилась с услышанным, – тогда причем тут другие архонты?

Взяв мою руку, Эрих поднес ладонь к губам, нежно поцеловал мои дрогнувшие пальцы, затем прижал мою руку к своему сердцу и ответил:

– Архонты связаны между собой, Мелани. Мои чувства, мое желание, мою потребность в тебе – они ощущают. Не так ярко, не столь остро, не настолько жадно, но ощущают. Именно поэтому, ты усилитель не только для меня, но и для них.

Я почти вообще дышать перестала, а Эрих продолжил:

– Если ты умрешь – тогда погибну я, но и только. Остальные архонты останутся на текущем, существенно поднятом моими чувствами к тебе, уровне.

Резко выдохнув, я не менее резко высказалась:

– Долбанный викрианский глист!

– Ну, в чем-то я с тобой согласен, – улыбнулся Дагрэй.

Но мне уже было не до выражений эмоций, мне нужно было знать, что делать дальше.

– А если я останусь жива, я продолжу быть усилителем?

– Только для меня, – глядя в мои глаза, ответил Эрих.

Я могла бы усомниться в сказанном, но Дагрэй сам пояснил суть происходящего:

– Они уже получили свой максимум, в дальнейшем все будет зависеть от того, с кем останется усилитель, поэтому Тайрем и выступил против своего вечного союзника – Танарга. Потому как ставки очень высоки, Мелани. Ты видела, на что я способен, но это мизер. То, с чем остальные архонты рождаются, и чем учатся управлять с самых ранних лет. А я… Не хотел всего этого. Помнишь мой измененный голос, от которого у тебя начался приступ паники? У нас это называется «Зов». Я не владел им раньше. Да и в целом никогда не хотел владеть, меня и громкоговорители всегда устраивали.

– Меня тоже, – поделилась собственными мыслями.

Мы помолчали в тишине Женского пути, и я спросила:

– Эрих, но если ты никогда не хотел способностей архонта, зачем тогда… Зачем, короче?

И тут Дагрей прорычал практически:

– А нахрена ты на Деран сунулась?!

Откинул голову назад, тяжело вздохнул и, подавив гнев, устало признался:

– Я испугался, Мелани. Я в жизни такого ужаса не испытывал. Даже когда мне угрожали. Даже когда жизнь была не просто под вопросом, скорее хуже. Даже когда бой бывал неравен до обидного. Я знал, что такое страх, но я не знал, что страх может быть ТАКИМ.

– Нашел за кого бояться, – фыркнула я.

Эрих молча посмотрел мне в глаза и тихо произнес:

– «Dastanaa»…

Я почувствовала, что краснею. Просто краснею, под его проницательным, все понимающим взглядом.

– «Не умирай. Пожалуйста, только не умирай» – это были твои мысли, Мелани, – тихо сказал Эрих. – Я услышал их. И я остался жив, потому что услышал тебя. Я заставил себя выжить, потому что иначе, тебе было бы больно… и я, наконец, это понял.

Что ж, здесь и сейчас, я могла бы признаться… что тоже это поняла. Поняла, что мне больно без него. Поняла, что мне больно за него. Поняла, что мне будет больно, когда его не станет. А его не станет, и мне это точно известно.

Впрочем…

– Так значит, ты никого из политиков не убивал? – спросила я, решительно перемещаясь из положения «лежа», в положение «сидя».

– Мелани, этого я не говорил, – очень мягко произнес Эрих.

Твою мать!

Я легла обратно к нему на колени, и посмотрела на него как на будущий труп.

– Убивал я многих, – глядя мне в глаза, спокойно даже не признался, а скорее буднично уведомил Дагрэй. – Но, не используя свои способности. До твоего появления в моей жизни, моим максимумом было в случае крайней необходимости отследить нужного человека. И все.

И вот лучше бы это действительно было «и всё», но, увы…

– Эрих, тебя убьют, – не сдержавшись, простонала я.

– Меня не так просто убить, как ты думаешь, – усмехнулся Дагрэй.

Посмотрела на него крайне скептически, и улыбаться он перестал. Затем медленно провел пальцами по моей щеке, коснулся губ, и едва слышно произнес:

– Я справлюсь со всем, Мелани, со всем и со всеми. Я готов бросить вызов всей вселенной и выдержу любые удары, если… ты выполнишь всего одну мою просьбу.

Мне стало интересно, какую? Предать Гаэру и скинуть ему данные тех, кому уже явно выдали приказ об его убийстве? Или просьба будет заключаться в том, чтобы я перебила всех архонтов? Или…

В общем, просто спросила:

– И о какой просьбе идет речь?

Эрих посмотрел мне в глаза и произнес всего одно слово:

– Dastanaa… – «не умирай» на тайремском.

И я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами. Я ведь раньше никогда не плакала. Никогда вообще. Мои друзья гибли на моих руках, а я не пролила ни слезинки. Потому что это десант, детка, и у нас все по жесткому. Но сейчас… со мной творилось что-то странное.

– Знаешь, – молча вытерла предательскую влагу с лица, – на курсах психологии нас учили, что слезы – это признак жалости. Не к кому-то другому, а к себе. Так что когда плачешь, значит, жалеешь себя. Поэтому мы не плакали. Никогда. Даже когда сжигали тела своих павших товарищей. И я только одного не могу понять, почему… почему сейчас…я не могу сдержаться?

– Потому что когда любишь, Мелани, боль любимого человека, воспринимаешь как свою собственную. Вот и все, – сказал Эрих.

– Значит, мне жаль тебя? – слезы почему-то продолжали дрожать на ресницах, хотя они были совершенно не к месту.

Дагрэй улыбнулся. Такая привычная для него прежнего улыбка, с некоторым налетом превосходства и торжества.

– Что? – мгновенно нахмурилась я.

– Ты только что призналась, что любишь меня, – с некоторым вызовом ответил седьмой архонт.

– Вот ты сволочь! – не сдержалась я.

– Любимая сволочь, – не преминул подчеркнуть данный факт… этот сволочь.

Я открыла было рот, но захлопнула его, так ничего и не сказав.

Затем коснулась его пальцев на моей щеке, ощутила их тепло, но все же реальными они не были. Только проекция. Несомненно, более сильная, чем голографическая, но все же.