– Нас, детей, отпустили погулять, а родители отправились делать последние покупки к Рождеству. В те времена мы частенько катались на коньках на фьорде. Там обычно собиралось много детворы. Мы соревновались – кто отъедет дальше всех от берега, тот самый смелый.

Хенрик снова замолчал. На меня он больше не смотрел, казалось, он целиком погрузился в воспоминания.

– Хедвиг была в своём красном пальтишке. Она очень хорошо каталась на коньках. Правда, очень хорошо. Могла без устали крутить пируэты. Как волчок.

– И я про волчок подумал! – воскликнул я.

– Что ты имеешь в виду?

– Нет-нет. Ничего. Продолжайте!

Хенрик долго смотрел на меня, потом снова заговорил, медленно, словно подбирая слова.

– Не думаю, что Хедвиг собиралась кататься далеко от берега. Она была не из тех, кто любит всякие геройства. Она, наверное, просто забылась. Она ведь обожала коньки.

У меня перехватило дыхание.

– А я отвлёкся, – сказал Хенрик, голос его стал совсем тихим. – Болтал с одноклассником. И вдруг я увидел, как далеко от берега она катается. Над фьордом стоял туман, я едва мог различить её фигурку. Помню, я позвал её: «Хедвиг!» – но она не ответила. Может, коньки громко визжали по льду, и она не услышала. Я крикнул ещё раз, но она всё удалялась. А потом…

Хенрик уставился на стакан с морсом, но не пил. По его щеке покатилась слеза.

– А потом я услышал, как она вскрикнула.

– Хедвиг?

– Громко и отрывисто. Там была полынья. Хедвиг, наверное, её не заметила и провалилась под лёд.

– Но ведь она не умела плавать!

Хенрик пристально взглянул на меня.

– А ты откуда знаешь?

– Я не знал, – поторопился сказать я. – Просто догадался.

– Я кинулся к ней. Я видел, как она барахтается в воде. Хедвиг не издавала ни звука. Знаешь, так всегда бывает, когда люди тонут. Я видел только её руки и мчался к ней на коньках изо всех сил.

– А потом? – прошептал я.

– Она пропала из виду, скрылась подо льдом. Мы долго искали, а когда нашли, было уже поздно.

Хенрик резко поднялся, будто не мог больше усидеть на месте, и пошёл в заднюю комнату. Я услышал, как он выдвигает ящик и что-то достаёт оттуда. Потом он вернулся.

– Это её коньки, – проговорил он. – Когда мы наконец вытащили её, они по-прежнему были у неё на ногах. Я не смог с ними расстаться.

Коньки Хедвиг… Вот что он держал в руках, когда я пришёл сюда в первый раз!

Хенрик крутил коньки в руках, будто не знал, что с ними теперь делать. Потом положил их на стол. Я потянулся и осторожно провёл пальцем по холодному лезвию конька.

– Я и с домом не смог расстаться, – продолжил Хенрик. – Вот он и стоит пустой, разваливается.

– Но почему бы вам туда не переехать? – спросил я.

Хенрик кашлянул и отвёл глаза.

– Я чувствую, что она всё ещё там. Бродит по комнатам и никак не разберётся, что же случилось. И не хочет умирать. Думаю, так оно и есть. Ведь если кто и любил жизнь по-настоящему, так это моя сестра.

– Да, так, пожалуй, и есть.

Моё сердце учащённо забилось. Да, никто не любил жизнь, как Хедвиг.

– Иногда мне кажется, я вижу её, понимаешь? Её тень, рыжие волосы мелькнут и исчезнут за углом.

Хенрик снова поднял на меня глаза.

– Понимаю, это звучит глупо. Будто я верю в привидений.

– Нет, глупым мне это совсем не кажется.

Он улыбнулся. В его глазах блеснул огонёк, и я понял, на кого так похож Хенрик. Хотя он был немолод и прошло уже пятьдесят лет, глаза у него были точь-в-точь как у Хедвиг.

– Спасибо, Юлиан! – сказал он. – Ты славный парнишка. Надеюсь, твои друзья это ценят.

– Не знаю… у меня не всегда получается быть хорошим другом. На самом деле… в последнее время я не особо хорошо обходился со своими друзьями.

Хенрик смотрел на меня так, будто видел насквозь и понимал намного больше, чем говорил.

– Если ты сделал то, о чём сожалеешь, ты можешь это исправить, – сказал он. – Настоящий друг всегда простит тебя.

Я кивнул. Так оно и есть. Я должен всё исправить. И сделать это нужно сегодня, как и позаботиться о том, чтобы к Августе пришло Рождество.

– Вы не могли бы одолжить мне коньки? Только на один вечер.

Хенрик посмотрел на коньки, коснулся белой кожи ботинка.

– Одолжить?

– Да, они мне нужны, чтобы помириться с другом.

Хенрик открыл было рот, чтобы ещё что-то спросить, но, очевидно, передумал.

Он помолчал, но потом всё же спросил:

– Ты оказался на вилле «Веточка» не случайно? Залез в дом не из озорства?

Я покачал головой.

– Нет.

– Ты что-то знаешь о Хедвиг?

Я кивнул.

Хенрик подвинул коньки ко мне.

– Бери. Но обещай, что однажды ты расскажешь мне всё.

– Обещаю.

На самом деле мне ничего так не хотелось, как поговорить с кем-нибудь о Хедвиг.

– Но пришёл ты не из-за коньков?

– Нет. Я пришёл из-за типографии.

Мне прямо не терпелось рассказать ему правду.

– Я хотел попросить вас помочь мне сделать рождественскую открытку. Нет, не так. Мне нужно много открыток.

С крыльца раздались голоса Августы и родителей. Несмотря на малый сочельник они ходили в детский сад и на работу. Вот и хорошо, так они не видели, над чем я трудился целый день. А теперь к их приходу всё было готово.

Я сидел на диване и ждал. Но это не означает, что мне удалось расслабиться. Я чувствовал, что напряжён как тетива.

В замке повернулся ключ, они вошли и включили в прихожей свет – я услышал щелчок выключателя, и под дверью появилась тонкая полоска света. Пока они не войдут в гостиную, они ничего не увидят.

Я слышал, как они раздеваются и вешают одежду. Вели они себя тихо, должно быть, чувствовали, что что-то готовится.

Наконец они вошли в гостиную, включили свет и замерли. Мама, папа и Августа.

И вот что они увидели: повсюду были развешаны рождественские открытки. Большие и маленькие, открытки с блёстками и позолотой, глянцевые и матовые, цветные и чёрно-белые. Только Хенрик умел делать такие красивые открытки. И на всех них были фото одной и той же девочки.