И замер на пороге. Я не мог сдвинуться с места, только моргал.

Там было так красиво и нарядно, что у меня перехватило дыхание.

Посреди комнаты сверкала рождественская ёлка. Огромная и пушистая, она была вся украшена свечами, звёздочками, сердечками и флажками. Настоящая рождественская ёлка, как надо, только ещё красивее. Такой красивой я ещё никогда не видел. И вот почему – на ней висели фотографии Юни. Открытки, которые мы с Хенриком изготовили, были развешаны на ветвях, и с них мне улыбалась моя сестрёнка.

И вся комната будто улыбалась, ведь её тоже украсили к Рождеству. На комоде у камина, как обычно, стоял вертеп. На окнах красовались еловые венки, обвитые красными лентами, на камине вереницей стояли юлениссе, которых мы с Юни и Августой за все годы успели изготовить немало.

Посреди стола возвышался адвентский подсвечник, начищенный до блеска, с четырьмя новыми сиреневыми свечами.

От восторга я даже всхлипнул.

Рождество!

Настоящее Рождество!

Но я ещё не рассказал о самом главном. О маме, папе и Августе. Они окружили меня, кто в халате, кто в пижаме, и никакой усталости на их лицах я не заметил. Все были такими, как обычно на Рождество. Они по очереди обняли меня.

– С днём рождения! – сказала мама.

– С наступающим Рождеством, мой мальчик! – сказал папа.

– Ура! – воскликнула Августа.

Мы сели за стол, а там чего только не было: сыры, мандарины, орехи, сёмга, колбасы и копчёности, омлет и много всяких прочих вкусностей. Мы стали завтракать. И будь уверен, такого вкусного завтрака я в жизни не пробовал!

Когда мы наелись так, что не могли больше проглотить ни кусочка, а я напился какао, и мне уже стало казаться, будто я весь сделан из шоколада, я отставил кружку в сторону и оглядел всех. Мама, папа и Августа светились от счастья.

– Послушайте, – заговорил я.

Все посмотрели на меня.

– Я загадал на Рождество желание.

– Мы уже купили подарки, – тут же сказала мама.

– Я говорю не о подарке, – продолжил я. – Хотя, пожалуй, это подарок. Но его нельзя купить за деньги.

Все вопросительно уставились на меня.

– Я хотел бы, чтобы мы все вместе пошли сегодня вечером на кладбище и навестили Юни.

После завтрака я оделся и отправился на улицу. Мама с папой и Августа собирались заняться последними приготовлениями к Рождеству, а у меня были другие планы. Я пошёл к Юну, моему лучшему другу. О своём приходе я ему заранее сообщать не стал, смелости не хватило. Я побоялся, что он по-настоящему зол на меня и не разрешит мне прийти.

Я увидел Юна задолго до того, как он заметил меня. Он играл в саду, катил снежный ком спиной к дороге. У меня сердце защемило от жалости к нему. Его фигурка выглядела такой печальной, такой одинокой.

Я подошёл к штакетнику.

– Привет! – крикнул я.

Юн, похоже, не услышал, он продолжал катить снежный ком. Ком всё рос и рос.

– Привет! – крикнул я снова.

Наконец он обернулся и увидел меня.

– Ну, привет.

Он шмыгнул носом – должно быть, простудился – и вытер нос облепленной снегом варежкой.

Я протянул ему подарок. Юн посмотрел на него, но не взял.

– Что это? – спросил он.

– Подарок, – ответил я.

– С чего вдруг?

– На Рождество.

– А что внутри?

– Этого я сказать не могу, а то вечером тебе будет неинтересно его распаковывать.

– Вот как.

Наконец он протянул руку и взял подарок.

– Ну, спасибо.

– Пожалуйста!

Юн сунул подарок в карман и снова повернулся к снежному кому. Он налёг на него всем своим весом, только веса в Юне было немного, так что сдвинуть ком с места у него не получилось.

Тогда я набрался храбрости, перепрыгнул через штакетник и встал рядом с Юном. Не глядя на него, я стал толкать ком вместе с ним. Он ничего не говорил, но и не возражал. Вместе нам удалось прокатить ком по снегу ещё на несколько метров, и тот стал намного больше. Как же хорошо вот так катить снежный ком вместе с Юном!

Теперь сдвинуть ком с места у нас уже не получалось.

– Больше уже не скатать, пожалуй, – сказал я.

– Пожалуй, нет. К чему бы нам его приспособить?

– Ну, не знаю, ты как думаешь? Может, снеговика слепим? Тогда нужно ещё два скатать.

Целых два, подумал я! Тогда я побуду с Юном ещё немного.

– Можно и снеговика… – сказал Юн.

– А можно крепость. Тогда нам понадобится много таких комов.

По меньшей мере восемь, подумал я. И тогда я останусь здесь надолго! Может, на целый час!

– Хм, – сказал Юн. – Можно, пожалуй, и крепость.

– Нет! – воскликнул я. – Я знаю! Мы построим две крепости! А потом будем играть в снежки!

Юн взглянул на меня, по-прежнему строго, но потом эта строгость будто дала трещину, глаза засверкали, а рот растянулся в улыбке.

– В снежки! – воскликнул он. – Тогда надо заготовить боеприпасы! И пушки слепить! И выбрать себе имена. Мы будем воевать каждый за своё королевство, и…

Мы наперебой строили планы, болтали без умолку. Я так обрадовался, что рассмеялся, и Юн рассмеялся вслед за мной. И смех снова звучал так, будто сыпались и раскатывались по полу крупные жемчужины.

Мы болтали и смеялись, как прежде, мой лучший друг Юн и я.

Я пробыл у Юна действительно долго, ушёл, только когда стало темнеть. Мы договорились встретиться на следующий день, потому что крепости были готовы, и нам не терпелось начать войну двух королевств.

Всю дорогу до кладбища я бежал. Первое, что я увидел, это огни свечей, их было ещё больше, чем вчера. Почти на всех могилах в маленьких фонариках горели свечи. И у многих могил стояли люди, взрослые и дети, старики и молодёжь. В святой сочельник все пришли, чтобы побыть с умершими. Я сразу направился к могиле Хедвиг. На ней тоже стоял фонарик с зажжённой свечой и лежал большой хвойный венок с красными ягодами. Очень по-рождественски, как Хедвиг и любила. Хенрик хорошо знал свою сестру, хоть и не видел её уже пятьдесят лет. Я погладил венок и прошептал: