– Мне пора идти. Я передам Алисе привет.

Но меня не слышат.

– Господи, Эвелин, – бурчит дед. – Наберешь четыре-один-один, оператор спросит у тебя фамилию и имя, кому ты хочешь дозвониться…

Я вешаю трубку.

* * *

Итак, если я напишу хорошее сочинение, мне разрешат остаться на седьмом небе. А если не получится, отправят на четвертое, где нет Адама, гардеробной и вдобавок придется заранее заказывать столик в ресторане.

Одной рукой я вытираю слезы, а второй прихватываю с блюда ломтик картофеля фри.

Алиса не сводит с меня глаз, будто в жизни не слышала ничего занимательнее. Она внимает мне с открытым ртом. Тут девушка делает глубокий вдох и выпаливает:

– Представляешь? Ты как рок-звезда. Все знаменитости живут на четвертом небе!

– Кто? – в недоумении спрашиваю я.

– Боже мой! Да Джимми Хендрикс, Элвис, Дженис Джоплин. Еще Джим Моррисон, Билли Холидэй и Джуди Гарленд. Там вечеринки каждый день.

– Они же все умерли от передозировки.

– Разве? Ну и что, зато они были великими музыкантами. На четвертом небе классно!

– Но я не хочу на четвертое небо. Я хочу остаться здесь! – И я снова расплакалась.

Зря я решила с ней встретиться. Алиса ведет себя как ребенок.

Во-первых, по телефону она посоветовала сесть в машину и сказать: «Французский ресторан». Оказалось, в городе их по меньшей мере восемь! Мне пришлось объехать все по очереди, прежде чем нашелся нужный. К счастью, парковка в раю бесплатная и на стоянке всегда найдется местечко, иначе я бы уже рвала и метала.

В результате я опоздала, но Алису в ресторане не обнаружила. Я прождала двадцать минут, хорошенько разозлилась, и тут заходит молодая женщина, разговаривает с официанткой и садится за столик в другом конце зала. Я логично предположила, что это не Алиса. Прошло еще двадцать минут, и зародилось подозрение, что это все же она. Идиотка искала меня по девичьей фамилии матери. Она так и покатилась со смеху, когда я наконец не выдержала и подошла к ней; в ожидании она успела умять три корзинки хлеба. Что за растяпа.

Надо отдать должное, Алиса симпатичная. Хорошая фигура – шестой размер на глаз, и вся в белом: спортивные штаны «Джуси», майка и короткий вязаный жакет (по моим прикидкам, DKNY). На встречу я надела черные лосины и клетчатую мини-юбку из коллекции Александра Маккуина, черные ботинки и футболку с длинным рукавом. Мы смахиваем на инь и ян, как внешне, так и по характеру.

– Слушай. – Алиса берет меня за руку. – Конечно, тебе кажется, что спуститься на несколько уровней – это трагедия, но поверь, там тоже рай, ничем не хуже седьмого неба. Одежда, вещи – это все здорово, но на любом небе важно другое. Важно чувствовать, что тебя любят, что ты молодец, – в этом суть рая.

Она отчаянно жестикулирует, будто раскрывает мне великие тайны.

– А я чувствую себя так, будто меня собираются поставить в угол. – Слезы снова брызнули из глаз. – За что? Я же не сделала ничего плохого.

– Давай по порядку. С чего ты взяла, что провалишься? Хватит ныть! – Алиса берет пару кусочков моей картошки. – Все это я уже видела. Представляешь, я много лет была ангелом-хранителем.

– И что, твой подопечный держал экзамен?

– А? Нет, та женщина еще жива. Но одному моему знакомому тоже пришлось сдавать тест. Его в итоге отправили на четвертое небо, зато там он ходит на крутые концерты!

От Алисы никакого толка.

– Погоди, а как ты стала ангелом-хранителем?

– Когда я сюда попала, все родные остались на земле. Мне было шестнадцать. Я нашла прапрабабушку, но у нас ничего общего. Я долго грустила, что умерла молодой. Сама понимаешь, даже не успела влюбиться, выйти замуж, завести детей. И мне хотелось пережить все это, так что я записалась в общество добровольных помощников и не пожалела. Меня приставили к девушке из Чикаго. Стояли шестидесятые, мы ходили по интересным местам. Как раз тогда я узнала многих музыкантов.

– И что с ней случилось?

– С Шейлой? Да ничего. В семидесятые она вступила в движение за равноправие женщин, потом встретила парня, влюбилась, и они переехали в Даллас. У них трое детей, а может, уже и внуки появились. Я перестала приглядывать за ней, когда мне исполнилось двадцать пять, и передала подопечную другому ангелу. Как раз умерла мама, и мне хотелось побыть с ней. Через несколько лет умер мой брат, так что большая часть семьи снова в сборе. Но я успела увидеть, как Шейла влюбилась и родила ребенка. Самые красивые события – жаль, не в моей жизни, но я хоть прикоснулась к ним. Очень рада, что побыла ангелом-хранителем.

– И теперь не жалеешь, что умерла молодой?

Алиса замолкает и думает.

– Знаешь, что меня бесит? – полушепотом признается она, наклоняясь через стол и заглядывая в глаза. – Мне не довелось изменить мир. Ужасно жаль, что не дожила до борьбы за свои права. Те женщины совершали потрясающие поступки ради равенства! В мое время все крутилось вокруг мужчин. Я бы с удовольствием сожгла на демонстрации лифчик.

Я открываю рот, но Алиса еще не закончила.

– Тогда же я решила, что не хочу стареть. – Она вздыхает. – Мне нравится мой возраст. И ты еще молода, но уже достаточно взрослая, чтобы сидеть за общим столом. Лучшее время в обоих мирах!

Алиса откидывается на спинку стула с таким видом, будто только что достигла внутренней гармонии.

– Что за общий стол?

– На семейных праздниках взрослые сидели за одним столом, а детям накрывали отдельно. По крайне мере, я именно так представляю свой возраст.

– Понятно. У нас никогда не было детского стола, я же единственный ребенок.

– У тебя нет братьев и сестер? А как поживают дедушка с бабушкой? Я их помню, потрясающие люди.

– Еще бы. У них все хорошо.

– Они, наверное, счастливы снова тебя увидеть.

– Да, – с улыбкой киваю я.

– Хочу спросить. – Алиса наклоняется и в предвкушении заглядывает мне в глаза. – А тебе удалось изменить мир? Каково быть женщиной в конце двадцатого века? Не представляешь, как я тебе завидую; ты же росла, когда с нами общались на равных.

Внезапно я понимаю, о чем она думает, и ощущаю себя такой пустышкой. На вид Алисе тридцать, но в душе она все еще шестнадцатилетняя девчонка из пятидесятых.

– Ты изменила мир? – повторяет она.

Мне поневоле приходится задуматься. Я носила желтый браслет в поддержку Фонда Армстронга и голосовала на трех президентских выборах. На благотворительных вечерах прикалывала к платью розовую ленточку, символ борьбы с раком груди, и красную ленту в знак солидарности с больными СПИДом. Вот черт. Что я вообще сделала в жизни?

– Понимаешь, в конце двадцатого века женщинам уже не за что бороться. Наши мамы постарались за нас, – говорю я.