Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Уйти от него.
— Теперь у меня и нет другого выхода. Скажи, Мила действительно ждет ребенка? Может, соврала?
Колдунья быстро приложила указательный палец к фотографии Милы и коротко помотала головой.
Я снова вздохнула.
— Не следовало мне приходить сюда. Все равно ты ничем не сможешь мне помочь.
— Но ведь, следуя твоей теории, — сказала Иванна, благополучно пропустив мимо ушей последнюю фразу, — друг без друга вы тоже не сможете стать счастливыми.
— Зато мы будем спокойны, — скорбно изрекла я.
— И тебя это устраивает?
— Нет.
— Хорошо.
Она удовлетворенно кивнула и потянулась к своим волосам, словно намеревалась поправить прическу. Но вместо этого вытащила оттуда блестящую булавку-шип, удерживавшую на макушке ее черную шапочку.
— На, держи, — протянула она мне ее.
Я недоуменно повертела в руках подарок. Булавка была длинной — сантиметров пятнадцать и оканчивалась круглой, неправильной формы бусиной из неизвестного мне зеленого камня.
— Похожа на золотую, — заметила я.
— Она и есть золотая, — бесстрастно подтвердила Иванна.
— Но это же дорого…
— Визит ко мне тоже недешевый.
— И зачем она мне? — Во мне проснулось любопытство.
— Если ты уколешь этой булавкой человека, он умрет.
Я в изумлении открыла рот. Беседа приняла крайне неожиданный оборот!
— И кого ты предлагаешь мне колоть? — поразилась я.
— А вот тут у тебя есть выбор.
Ухмыльнувшись, Карамазова откинулась в кресле и закинула ногу на ногу. Она была похожа на черную кошку и в то же время на вихлявого, гримасничающего чертика. Впрочем, человек наверняка выдумал черта в ту секунду, когда в темноте мимо него прошмыгнула черная кошка…
— Можешь убить Юлия. А можешь — себя.
— Здрасьте, приехали! — презрительно фыркнула я. — И какой мне в этом резон? Если бы у меня возникло столь идиотское желание, я бы и без тебя нашла, чем его пристукнуть и травануться самой!
— Пристукнешь его топором — сядешь в тюрьму. Отравишься снотворным — Юлий никогда не простит себе твоей смерти. А если уколешь его моей булавкой, эту смерть никто не соотнесет с тобой. Но важно даже не это, а то, что тогда, вместе с ним, умрет и твоя половина. Та, которая нуждается в нем. Ты уедешь в Америку и проживешь там долгую счастливую жизнь со своим художником.
— А если уколюсь я сама? — ошалело поинтересовалась я.
— Тогда будет счастлив Юлий. Как только ты умрешь, он забудет тебя и забудет себя таким, каким был с тобой. Станет совершенно цельным, успешным снобом и позером, довольным собой и женой. Выбирай.
— А Мила? Мой парень?
— Если вы умрете, у них все будет хорошо — обещаю.
Ее слова не вызвали во мне никакого доверия.
— Прости, но все это…
— Похоже на сказку, — понимающе кивнула Иванна. — Но ведь я не заставляю тебя верить. Попробуй — и убедишься сама.
— Хорошо…
Я встала, ужасно разочарованная и недовольная своим визитом. Мне было до слез обидно, что я разоткровенничалась перед этой самодовольной сумасшедшей, и ужасно жалко пятисот долларов, которые нужно было ей заплатить.
— И еще, — одернула меня Карамазова, — совет напоследок. Даже если ты не воспользуешься моей булавкой, не бросай его. Наплюй на все принципы, на мораль, на добро и зло и не бросай. Если ты бросишь его, будет только хуже. Всем.
Я обреченно скривилась.
— Но вы же любите друг друга! — закричала она. — Любите на самом деле!
— Да, любим, — эхом повторила я. — Но вслед за летом все равно наступит зима… И ничего ты тут не попишешь.
— А сейчас на улице что?
— Лето, — ответила я машинально. — Но оно скоро окончится. А в сентябре я уеду.
— Я не о том, — отмахнулась ведьма. — Я ненавижу лето. Всегда любила зиму и мечтала, чтобы она не оканчивалась никогда.
— Хотим мы того или нет, после зимы приходит весна, — напомнила я ей.
Наш разговор становился совершенно абсурдным и бессмысленным. Пора было уходить.
— Ты так думаешь? — осклабилась Карамазова. — Тогда посмотри в окно.
Я послушно подошла к окну и отдернула бархатную штору.
За окном лежал снег!
— Не может быть! Когда он успел выпасть? — запаниковала я. — Он должен был растаять, ведь на улице лето!
— На улице — лето, — улыбнулась ведьма. — А у меня зима. Это только моя зима. И она у меня всегда. Понимаешь?
Я смотрела на нее ошалевшими, вылезшими из орбит глазами. Она усмехнулась мне:
— Подумай об этом.
«Я просто пьяна, — догадалась я, хватаясь обеими руками за эту спасительную мысль. — Я просто чертовски пьяна!»
И мир закружился у меня перед глазами.
* * *
Тюк — стукнул каблучок о ступеньку.
Прошел год.
Тюк — стукнул второй.
Одиннадцать ступенек вниз. Раньше Юлика что ни вечер можно было застать в этом подвальном казино.
Тюк.
Но за год он мог изменить свои привычки. Мог измениться до неузнаваемости. Я знала: он женился на Миле, у них родился мальчик, его назвали Андреем. И еще знала от Мики, что Юлик провернул какую-то хитрую финансовую операцию, получил выгодный заказ и сильно разбогател. «Он стал другим», — сказал мне Мика.
Тюк.
И все же мне казалось, что сегодня я непременно встречу его здесь. Эта мысль придавала мне решимости.
Тюк, тюк, тюк…
И одновременно пугала меня.
Тюк… — Нога зависла в воздухе.
А может, не стоит туда идти?
Неделю назад мы с Сергеем привезли свои картины на выставку в Москву, опьянившую нас успехом и количеством выпитого «за новые знакомства».
Тюк…
Я прилетела в Киев на день. Через три часа самолет должен был унести меня обратно, через четыре — муж будет встречать меня в аэропорту. Завтра утром мы с Сергеем летим обратно — в Америку.
Тюк…
Уже полгода я была замужем за ним, была Евгенией Кайдановской.
Тюк…
У меня были заказы, были деньги, недавно была выставка… И я была отчаянно, катастрофически несчастлива! У меня были все атрибуты счастья: карьерный взлет, любящий мужчина, уютная квартирка, но я не замечала их. Потому что весь мир смотрел на меня глазами Юлия. И на что бы я ни смотрела, я видела только его глаза!