— Вы хотите приворожить ни в чем не повинного человека? Зачем? Что вы будете делать с этой любовью? Какие у вас планы? Поиграть и выкинуть? Поматросить и бросить? Вы не боитесь попросту испортить жизнь объекту своего желания?

— Разве это так… Так однозначно?

— Да, конечно. — Колдунья раздраженно передернула плечами. — Вы ж пришли не к какой-то неграмотной бабке-ворожке, а к настоящей ведьме! Это вам не копеечные шуточки.

— Я понимаю…

На столе, откуда ни возьмись, появилось пять новеньких стодолларовых купюр. Ведьма подозрительно оглядела их в монокль — судя по всему, даже этот веский аргумент не рассеял ее сомнений. Карамазова перевела всевидящий стеклянный глаз на очередную жертву. Хмыкнула. Затем резво забралась на кресло с ногами и достала с каминной полки тарелку.

Поставив ее перед собой, Иванна взяла из вазы большое красное яблоко и аккуратно положила его на середцевину блюда. Ее губы беззвучно зашевелились. Яблоко дрогнуло, ожило, по-звериному дернуло хвостиком с засохшим листочком и начало описывать круги по тарелочке. Ведьма сосредоточенно следила за ним. Ее черный ньюфаундленд лениво встал со своей лежанки, подошел, с любопытством заглянул через локоть хозяйки и замер словно завороженный.

— Так, так, так… — пробубнила ведьма себе под нос. — Мост — безопасный переход на другой берег. Дождь — непостоянство, в данном случае тоже к переменам. Вода чистая — к счастью. Старый друг — к скорой встрече с ним. Колдовать во сне — подсознание уже стремится заполучить то, о чем сознание даже не догадывается…

Неожиданно чаровница засмеялась, подцепила яблоко за хвостик и довольно откусила его румяный бочок.

— О’кей, — улыбнулась она, сгребая деньги со стола. — Судьба на вашей стороне. Не будем ей перечить — пойдем навстречу. Только чур слушаться меня во всем! И предупреждаю: легкой интрижкой не откреститесь. Прежде чем сделать этот шаг, смиритесь с мыслью — он будет роковым. Вы готовы?

— Не знаю…

— Да или нет?

— Ну… наверное… да…

* * *

Я шла в свой скучный офис, как ребенок на праздник. Несмотря на унылый, мерзкий дождь, в груди трепыхалось детское предвкушение чуда. Я сделала весенне-пастельный макияж и надела «счастливый» синий костюм в тонкую бежевую полоску и новые свежекупленные туфли на каблуках (хотя, конечно, крестить их под дождем было гарантированным идиотизмом!). На шее трепетал яркий шарф — под цвет моего радужного настроения.

Пригрезившийся любовник был моим сотрудником. Его звали Антон, и до сегодняшнего дня я не обращала на него никакого внимания. Русый, среднего роста, не полный и не худой, не красавец и не урод, ни дурак, ни умный — ничего особенного… Но сон, упоительный, чувственный, вдруг высветил его, и неожиданно мне показалось в нем особенным все.

«Смешно, — подумала я вновь, — я жду встречи с ним так, словно мы провели вместе ночь, а теперь я боюсь увидеть его первую реакцию на секс… Боюсь, что он снова станет холодным и чужим. Вот глупость-то!»

Но это была веселая глупость. Сон — не реальность. Шутка подсознания. Его нельзя принимать всерьез. Просто маленький прикольчик, которым можно скрасить один унылый денек. Не более…

«А может, более? Ведь говорят же: если человек снится, значит, он думает о тебе. Возможно, Антон думает обо мне… Возможно, я давно ему нравлюсь? Возможно, он тайно хочет меня? А я, тайно от самой себя, хочу его!»

Я мысленно прыснула от такого предположения. Но мысли эти были приятными. Каждой женщине хочется, чтобы ее хотели… Хотя, если оно так, до сегодняшнего дня Антон ничем своих скрытых чувств не выдавал.

Впрочем… На днях он уступил мне очередь в буфете. Точнее, сделал одновременно два заказа — себе и мне — и галантно оплатил оба. А полгода назад, когда мы праздновали на работе Новый год, пригласил меня танцевать и во время танца не выдавил из себя ни звука. Тогда я сочла его букой и не придала тому ни малейшего значения… Но сейчас его поступки предстали предо мной в совершенно ином свете.

«Он просто онемел от счастья, что держит меня в объятиях! А кроме того, как порядочный человек, не афиширует свою страсть. Ведь все в офисе знают: я практически замужем. Во всяком случае, у меня есть постоянный мужчина — Владимир».

Я лихорадочно вспоминала все, что знаю об Антоне. Не женат, недавно получил повышение, собирает старинные ключи и утюги (это я выяснила, когда наш отдел дружно решал, что подарить ему на день рождения), имеет собаку таксу, машину «опель-астру». Живет на Печерске. Вроде бы у него был роман с Галей, но слухи быстро угасли. Естественно, у них не могло быть ничего серьезного, если Антон безнадежно влюблен в меня…

Говорят, самая быстрая вещь на свете — мысль. Но следовало бы уточнять — женская. Ни один мужчина не в состоянии доскакать столь лихорадочным галопом от простого предположения «Я нравлюсь!» до ЗАГСа, венчания в Лавре, детей, внуков и тихой послепенсионной жизни вдвоем в загородном доме.

Я мысленно примеряла своего виртуального любовника то так, то эдак, словно платье, увиденное мной в витрине, которое я вроде бы и не собираюсь покупать, но в мечтах уже успела сходить в нем на все концерты и приемы, куда меня тоже никто не приглашал.

Процокав каблучками по коридору, я заглянула в кабинет Антона. Он только что пришел и как раз снимал промокший под дождем черный плащ.

«Какой он все-таки симпатичный! Чем-то похож на Дольфа Лундгрена…»

— Здравствуйте, Антон, — поздоровалась я, улыбаясь ему нежнейшей из своих улыбок.

— Здравствуйте, — отозвался он удивленно. — Вы ко мне… м-м… по делу?

Улыбка сползла с моего лица.

— Нет. Просто так. Шла мимо…

«Черт, какая же я дура! Вот тебе и сон, и колдовство…»

«Вот тебе ночные прогулки по девочкам! Вот тебе седина в бороду! Вот тебе бес в ребро!» — добавил бы мой Володя, обожающий «Двенадцать стульев».

И воспоминание о нем расстроило меня окончательно.

Весь день я пребывала в отвратительном расположении духа, будто по собственной глупости с размаху впрыгнула в лужу, и меня окатили ледяной помойной водой. А еще мучили угрызения совести: «Кошка похотливая, достаточно было увидеть какой-то дурацкий сон, чтобы… Какая гадость! Да-да, я была практически готова изменить Володе…

Дура. Дура и потаскуха!»

* * *

Вечером настроение не улучшилось. К концу дня дождь усилился, и я вернулась домой, продрогнув до костей. Пастель на лице превратилась в расплывшуюся акварель. Шифоновый шарф, напоминавший радужные крылья бабочки, поник и свисал с шеи двумя крысиными хвостиками. Узел на нем никак не хотел развязываться. Я раздраженно вцепилась в него ногтями и порвала тонкую воздушную ткань. Бежевые туфли размякли и пошли какими-то подозрительными пятнами. Еще неизвестно, сойдут ли они, когда высохнут.

Я обиженно зашмыгала носом: и шарф, и «лодочки» «Moschino» было жалко до слез.