Единственное, что хуже грозы, — оказаться запертой на яхте в самый её разгар. Сердце замирает с каждым ударом, на коже выступает пот. Возясь с замком на двери, я прижимаюсь к ней спиной и крепко зажмуриваюсь.

Удача почти покинула тебя, я стараюсь успокоить себя. Ты не была везучей уже несколько недель.

Но следующая вспышка молнии заливает комнату, выводя на свет всех моих демонов.

Ты знаешь, как тебе повезло, малышка? Ты одна на миллион.

Одна на миллион.

Гром грохочет под ковром, когда я выбегаю из библиотеки. Он следует за мной через кабинет в гостиную. Выбежав в коридор, я резко останавливаюсь.

В конце него крупный силуэт Рафа поглощает тени, его дверь щелкает за ним. Его взгляд находит мой, что-то слишком нежное, чтобы разбить мое сердце, танцует в его глазах.

Так или иначе, это все равно происходит.

Он выходит на полосу света, льющегося через иллюминатор, и я осознаю, что он голый и держит что-то между большим и указательным пальцами. Кубик.

— Выбери число.

Из меня вырывается сдавленный звук. Он делает еще один шаг вперед, теперь его голос звучит тверже.

— Число, Куинни.

— Пять, — выпаливаю я.

Он бросает кубик и ловит, затем раскрывает ладонь, и кивает в знак согласия.

— Пять.

— Правда?

Его глаза снова поднимаются к моим, невесело поблескивая.

— Нет.

Вспышка молнии прорезает пространство между нами. Прежде чем грянет гром, я бегу к нему. Только когда я утыкаюсь лицом в его шею, я понимаю, что он подхватил меня, его сильные предплечья прижимают меня к нему, когда он ведет нас в свою каюту.

Нежная рука проводит по моей косе. Успокаивающие слова касаются моего уха, заглушая следующий раскат грома. Он опускает меня на кровать, прижимает к груди и укрывает нас одеялом.

Я прижимаюсь лицом к его груди, а его пальцы находят опору в моих волосах. Другая рука скользит вниз по позвоночнику, прослеживает глупое сердечко на пояснице, и грубый звук одобрения вибрирует у него в солнечном сплетении.

Когда сверкает следующая молния, она просвечивает сквозь простыни. Раф прижимает ладони к моим ушам, заглушая надвигающийся раскат грома.

— Спасибо тебе, — шепчу я.

Я не уточняю, за что. За то, что защитил меня от бури, за убийство Мартина О’Хара. За то, что подарил мне два самых возмутительных оргазма в моей жизни. За этот чертов брелок.

Но гром громкий, а мое признание тихое.

Единственная причина, по которой я знаю, что Раф услышал его, это то, что его губы прижимаются к моему лбу, даря мне самый нежный из поцелуев.

Глава восьмая

Я глушу двигатель и поворачиваюсь к Пенни на пассажирском сиденье. Веселье согревает мою грудь, она заснула час назад, и теперь ее недоеденный бургер стынет в картонной коробке на коленях. Когда я тянусь, чтобы убрать его, она протягивает руку и хватает меня за запястье.

— Я приберегу это на потом.

Мой взгляд скользит вверх к единственному глазу, который она открыла.

— Чуть ранее на дороге, я почти не сбил оленя, а ты не перестала храпеть, ни на секунду. Но как только я прикасаюсь к твоей еде, ты внезапно приходишь в состояние повышенной готовности?

— Не лезь к ней, — серьезно говорит она, а затем выпрямляется и, моргая, смотрит на церковь за лобовым стеклом. — Что это? Мимолетный визит, чтобы покаяться в своих грехах?

Я провожу пальцами по ее волосам, прежде чем заправить все выбившиеся пряди ей за ухо.

— Нет, я провожу эксперимент.

Она подозрительно приподнимает бровь.

— Я собираюсь бросить тебя внутрь и посмотреть, загоришься ли ты.

Она хрипло усмехается.

— Если я сгорю в адском пламени, ты сгоришь вместе со мной.

Мне ли об этом не знать.

— Я ненадолго, — мои руки не знают, как оставить девушку в покое, они пробегают по ее телу, словно каждый изгиб все еще в новинку. Думаю, так оно и есть… прошла почти неделя с тех пор, как я впервые погрузил в нее свой член, и я еще не нашел в ней ни одного сантиметра, который бы мне наскучил. Я просовываю одну руку под плед и провожу ею по ее бедру, а другой сжимаю подбородок и заставляю посмотреть на меня. Мой голос понижается до шутливого предупреждения. — Не пей мою газировку. Я узнаю.

Она поворачивает голову, чтобы укусить меня за руку, затем переворачивается лицом к окну, когда я отпускаю ее.

— Я подумаю об этом, — бормочет она, зевая.

— Сладких снов, Куинни.

Ночь образует яркий контраст с теплом моей машины, заставляя меня еще больше злиться на Анджело за вызов экстренного собрания в середине ночи. Я — Висконти, известный своей театральной репутацией, но Анджело также обладает драматической жилкой, когда его разозлят. Не сомневаюсь, что всё, что он хочет мне проорать мне в уши, могло быть сказано по телефону.

Закрыв дверь, свет фар, падающий на кончики моих туфель, заставляет меня остановиться. Шагая по гравию и льду, я подошел к припаркованной позади машины. После моего резкого тук-тук-тук по стеклу Гриффин неохотно опускает его и смотрит на меня.

— Контракт с албанцами сорвался. Мне понадобится усиленное наблюдение за моими казино в Вегасе. Роэн и его люди — мстительные маленькие ублюдки.

Взгляд Гриффина стал более хмурым.

— Итак, вы разозлили ирландцев и албанцев. Принял к сведению.

Я настороженно смотрю на него.

— С ирландцами проблема решена, — всё закончилось, когда судмедэксперт застегнул молнию мешка с телом Мартина О’Хара. Никто другой из этой семьи не был бы настолько глуп, чтобы прийти за Висконти без Мартина или Келли во главе. Они бы этого не пережили. — Но да, я разозлил албанцев.

— И все это меньше чем за неделю, — сухо говорит он. Его внимание падает на мои костяшки пальцев, обхватившие оконную раму. — К тому же, я уверен, что семья Блейка захочет получить ответы.

От раздражения у меня сводит челюсти. Грифф сказал мне около десяти слов с тех пор, как я оставил Блейка умирать на обочине дороги. Половина из них была «да, босс» в самом язвительном тоне, другая половина — невнятные ворчания. Несколько дней я не обращал на это внимания, потому что знал, что он, вероятно, разозлился, что я оставил его без одного подчинённого, но, думаю, я был более чем любезен.

— Ты хочешь что-то сказать по поводу того, что я убил Блейка? — спокойно спрашиваю я. Когда он только смотрит в ответ, я опускаю голову в машину и вглядываюсь ему в лицо. —