Теперь Тедди собирает вещи. Он шумно выдыхает воздух. Кажется, нервничает. Может, это дает о себе знать инстинкт выживания.

– У тебя есть последнее напутствие или какие-нибудь подсказки для меня? – Тедди пускает в ход бархатные нотки в голосе, те самые, которыми он, вероятно, вчера ночью очаровывал администраторшу ветеринарной клиники.

– Сестры Парлони обычно устраивают сиесту. Если справишься к этому времени, можешь сделать перерыв на ланч. Приходи к нам в офис.

– Если я справлюсь? Конечно справлюсь. – Он смеется, словно я пошутила. – Я постараюсь сделать так, что ты еще начнешь предвкушать мой приход. Жду не дождусь.

И уже по дороге в офис я вдруг понимаю, что тоже жду не дождусь этого, а значит, я точно в беде.

Глава 8

Все утро я пытаюсь отгадать, когда сестры Парлони устроят сиесту. А вдруг возможность мучить Тедди в первый рабочий день зарядит их такой энергией, что бедняга вообще не появится в офисе. Я уговариваю себя, что даже рада получить передышку.

Миссис Петершам, зашедшая к нам в офис с утра пораньше, попросила съездить в магазин за новыми журналами.

– У меня для этого как раз подходящая квалификация, – заявила Мелани, схватив мелкие деньги. – Умение выбирать журналы – моя сильная сторона, которую следовало отметить в резюме. Я скоро вернусь.

Когда-нибудь.

Я приступаю к списку неотложных дел. Мне потребовалось всего два щелчка на домашней страничке ДКП, чтобы найти нового менеджера «Провиденса». Роуз Прескотт, младший помощник управляющего, – голубоглазая блондинка со строгим взглядом. Ее наверняка первой отбирали в спортивную команду. Она вполне могла зафитилить хоккейную шайбу прямо вам в лицо. Роуз совершенно не похожа на Тедди, начиная с цветовой гаммы и кончая сильной аурой.

– Тедди наверняка, как всегда, улыбался бы, – громко говорю я пустой комнате.

Фотографу определенно пришлось бы здорово помучаться, чтобы поймать момент, когда Тедди не смеется, не моргает, не зевает и не двигается. Вот бы взглянуть на его паспорт. Я распечатываю корпоративный профиль Роуз и кладу в папку с материалами по ДКП.

Перехожу к следующему пункту своего списка, выполнение которого постоянно откладывала.

Папа берет трубку после второго гудка:

– Преподобный Мидона.

Скажем так, если Господь позвонит, папу нельзя будет обвинить, что он отнесся к этому несерьезно.

– Привет, это Рути.

Я слышу, как он, прижав трубку, к груди кричит:

– Эбигейл, Эбигейл! – (Крики продолжаются какое-то время, и я просто сижу и жду.) – Она идет из сада. – Отец собирается положить трубку.

– Как твои дела? – выпаливаю я.

Не забыть поставить галочку в графе «Хорошая дочь».

– Отлично, очень занят, отлично.

– Надеюсь, ты не заразился гриппом, который ходит у вас в округе.

Я все это придумала. Понятия не имею, какие микробы гуляют по его церкви, но в тяжелые времена выбираешь тяжелые темы для разговора.

– У меня нет никакого гриппа, – отвечает папа, и теперь мы оба сидим, прижав трубки к уху.

Я сдаюсь первая:

– А мама говорила, что я теперь управляющая здесь, в «Провиденсе», пока Сильвия в круизе?

Я слышу хвастливые нотки в своем голосе и понимаю, что совершила ошибку. Это вроде того, как если бы ты удачно пошутил, а кто-то другой заткнул тебя за пояс убийственной остротой. Что папа и делает:

– Надеюсь, ты не забываешь запирать офис. Даю тебе маму.

– Ну тогда ладно. Пока.

Я отвожу трубку в сторону, чтобы выдохнуть. Я вся дрожу, и слезы уже на подходе. Ведь я очень стараюсь быть внимательной. Разве нет?

Открыв приложение к списку дел, я хочу удостовериться, что вчера вечером проверила, хорошо ли заперты все двери. Возле одного пункта – досуговый центр – нет галочки. Так я заперла дверь или нет? Я совершенно точно была там вчера, но, должно быть, на что-то отвлеклась. Закрыв глаза, я представляю, как стою там, на дорожке, металлическая дверная ручка холодит ладонь. Я прислушиваюсь к реву мотоциклов вдали.

Моя секундная слабость проходит после маминых слов.

– Моя маленькая Рути Мари, знаешь, а я о тебе думала. Как твои дела?

И хотя я сама позвонила маме, в душе растет иррациональное раздражение. Мне нужно идти.

– Хорошо. Спасибо, мамочка. А как ты? – Я говорю слишком отрывисто. – Хочешь, я включу громкую связь? – Теперь никто не сможет меня упрекнуть, что я не старалась.

– Твой отец куда-то исчез. – Она немного удивлена. – Ума не приложу, куда он подевался.

– Должно быть, вылез из окна.

Спустился по водосточной трубе. Вприпрыжку убежал прочь. На секунду я закрываю глаза и пытаюсь справиться со смятением чувств. Ощущение, что тебя отвергают, а потом слишком крепко сжимают. Вот почему звонки домой – самое тяжелое дело в моем списке, которое я всегда откладываю.

– Что ж, очень креативно. – Маму не волнуют наши с папой сложные отношения. Насколько я понимаю, она этого вообще не замечает.

Я пытаюсь найти тему для разговора.

– Как поживает та молодая мамочка с ее новорожденным… как там их звали? Они по-прежнему живут с вами?

Мне и не перечесть, сколько сирых и убогих сидело за нашим обеденным столом и спало в нашем временном пристанище на цокольном этаже. Диван-кровать там всегда застлан чистыми простынями, с аккуратно сложенным полотенцем в ногах. В конце концов, милосердие начинается с порога дома.

– Ой! Рейчел и Оливия. Рути, ты бы влюбилась в эту малютку. Она была чудной крошкой. За всю ночь ни единого звука. – И уже шепотом мама добавляет: – И хотя от малышки совсем не было шума, в доме теперь слишком тихо.

– А когда они уехали?

– На прошлой неделе. Очень неожиданно. Впрочем, Рейчел оставила голосовое сообщение на телефоне в кабинете.

Большинство людей и этого не делают. Большинство благодарны за оказанную помощь, но, едва встав на ноги, тут же уходят. Я знаю, как это всегда бывает, однако мама расстраивается, и я чувствую, что из груди непроизвольно рвется негодующее «Как невежливо!».

– Что ж, спасибо и на том.

– Это хорошо, что она уехала. – Мама предпочитает не замечать горечи в моем голосе. – Благодаря щедрости нашей общины молодая мать смогла добраться через всю страну до дома своей бабушки. Теперь я могу отдохнуть.

До тех пор, пока кто-нибудь еще не постучится в их дверь глухой ночью в проливной дождь. Мама отдает частицу себя тому, кто берет. Понятия не имею, как она после этого восстанавливается. Сомневаюсь, что она позволяет себе понежиться в ванне и посмотреть ностальгическое телешоу. Пока я над этим размышляю, мама продолжает:

– Ну и как жизнь в «Провиденсе»?

– Приятная и спокойная. – Едва я