привести не могли. Не хотели их, однако, отвергать, дабы не говорили, что жадными были до войны, а мир презирали.

Итак, занёс подканцлер ответ Добеславу, что король следующую субботу и воскресенье назначает на аудиенцию, но места указать не может, так как войско, двигаясь дальше, определённых назначенных пунктов не имеет.

Поляка Скорачевского, который при Ягайле много друзей имел, а в лагере – родственников, отправили из Торуни для того, чтобы рассмотрел войско и рассказал, как его нашёл.

Готовые к отъезду, ждали ещё в Торуни посланца венгерские господа Николай Тара и Шибор из Шиборжич. В замке их комтур гостил с великим магистром. Когда сообщили, что Добеслав вернулся, сбежалось всё живое слушать, что он поведает и что он с собой принёс.

Комтуров и старейшин в замке было много, все ждали ответа, где он короля обнаружил, с какой силой, и с каким сердцем.

Скорачевский, который целых два дня пробыл в лагере и имел время всё хорошо разглядеть, сказал, что король, перейдя Вислу, остановился уже у монастыря в Червенске.

Все изумились, но верить не имели охоты. Скорачевского подозревали во лжи.

– А князь Витольд? – спросил магистр. – Соединился ли он уже с королём?

– Именно в тот самый день, когда я прибыл в лагерь, он подошёл с многочисленным, хорошо вооружённым и сильным отрядом, – сказал Добеслав.

На это усмехнулся великий магистр, а за ним и другие начали смеяться.

– В витольдовом войске, – сказал он, – больше людей в ложках, чем в броне!

– Ваша милость меня простит, – молвил Добеслав, – своим глазам я должен верить. Люд добрый, одетый аккуратно и выглядит на храбрых рыцарей.

На это у одного из комтуров вырвалось:

– Мы их лучше вашей милости знаем, ибо мы с ними не раз дело имели: посчитать бы могли и людей, и коней.

– Но, – вмешался великий магистр, – поведайте же нам ещё о том славном мосте, который построен на воздухе.

Другие начали смеяться, мост посчитали сказкой.

– Я видел и мост, – сказал Добеслав, – не в воздухе, правда, только на воде построенный хитро. Кто хочет, может насмехаться над ним, но всё войско перешло через него сухой ногой и возы по нему провели на моих глазах, а мост не изогнулся под их весом.

По примеру великого магистра крестоносцы начали снова смеяться, подозревая уже всё больше Добеслава во лжи и преувеличении из-за любви к своим. Великий магистр отвернулся от него, пошёл к сидящему Шибору и тихо ему шепнул:

– Ваш посол сказки нам рассказывает, не похожие на правду Мы посылали туда от себя людей достойных веры и они принесли нам надёжное сообщение, что король Ягайло возле Вислы бродит, пробует переправиться через реку, напрасно ища брода; многих людей потерял, которые утонули в Висле, пытаясь её переплыть, Витольд же стоит у Нарева и пройти его также не может.

Несмотря на то, что великий магистр говорил тихо, услышавший это Скорачевский преисполнился гневом, ибо дворянина обвинили во лжи.

– Ваша милость обвиняет меня в неправде, – воскликнул он, – я рассказал всё, как видел воочию. Соблаговоли со мной кого-нибудь из своих отправить, и в продолжение трёх дней я докажу и смогу убедить, что я прав, и что есть так, как доношу.

Магистр отвернулся.

– А нам это на что нужно? – спросил он. – Ни послать, ни заново обследовать у нас нет охоты. Будущее покажет, кто из нас лучше знал. Вы как поляк говорите, превознося силу своего короля, которого мы вовсе не опасаемся.

На том закончили.

Великий магистр был уверен в силе, в способности Ордена вести войну и в ресурсах. Но потом прибежал посланец от комтура из Свеция. Принёс что-то совершенно секретное, но понять было легко, что ничего хорошего. Война начиналась под плохим предзнаменовением. Януш из Брзозогловы, Быдгоский староста, как раз первый своей рукой начал войну. Немедленно после окончания перемирия он собрал горсть людей и с ней пустился под тевтонский замок Свеция. Когда кругом неожиданно засветилось зарево, в крепости началась суматоха; крестоносцы сели на коней, и, думая, что имеют дело с какой-то маленькой горстью, смело бросились в погоню.

Именно этого и хотел староста. Якобы убегающие солдаты тянули погоню в засаду, приготовленную в хорошо окруженном месте. Всех крестоносцев перебили или взяли в плен. Кроме кнехтов и челяди, самих братьев пять человек захватили в плен. Испугавшись за судьбу замка, великий магистр послал очень многочисленный отряд и вызвал рыцарство со всего округа на его защиту Это была первая встреча и первое предзнаменовение, которое крестоносцы не приняли к сердцу Это было предписано некомпетентности комтура и случайности, только возмездие пробудили в сердцах.

Король Ягайло в походе между Червенском и Заховом был счастлив этим полученным известием.

* * *

Войско тянулось лесом и зарослями, день был жаркий, король, очень уставший и понурый, ехал с покрытой головой медленно на коне, у которого были здоровые ноги и лёгкий ход, что редко сочетается.

Немного поодаль, на конях и пешими, шли и ехали придворные, рыцари и паны, потихоньку разговаривая.

Вдалеке были слышны песни, которые заводили Витольдовы русины, не в состоянии выдержать без них долго в молчании. Вольный ветерок едва затрагивал лес, погода обещалась быть хорошей целый день. Где-нибудь попадался на дороге источник или колодец, бросались к нему все живые и выцеживало его до дна. Не один, скорее коня напоив, сам потом капли уже не получал, но конь был у солдата на первом месте. Некоторые, вспоминая молодые годы, искали созревающие ягоды, чтобы увлажнить ими сухие уста, другие – заполняли грибами шлемы с тем, чтобы их испечь на привале. Ломаными ветками защищили от мух уставших иноходцев.

Уже продвигались к границам, когда посередине широкого тракта, где пересекались дороги поменьше, а с языческого времени стояли идолы на столбах, на месте которых позднее были поставлены фигуры и кресты, подняв глаза, увидел Ягайло необычайный вид, а из-за того, что боязливым был до женских чар, встреч и всевозможных очарований, сразу остановил коня, возмущаясь.

В дубраве у распутья был виден разложенный достаточно широко лагерь, зажжённые огни, расставленные столы, разбитые палатки, разгруженные обозы, около которых крутилось больше женщин, чем мужчин. На ветках нескольких дубов растянутый огромный разноцветный занавес просто заслонял от опилок сбитые столы и скамьи, устроенные на пеньках. Некоторые из них покрывали восточные ковры.

Спереди перед тем лесным хозяйством, с хлебом и солью на позолоченной тарелке, стояла женщина средних лет, высокого роста, крупного сложения, важного вида, одетая в тёмное платье, с белой вуалью на голове.

Лицом она была