и опустошены. Заклинают и клянутся, что не вложат в ножны мечей, пока не победят и в Кракове не заключат мира.

Ягайло немного побледнел.

– Это женская речь, – вставил ксендз Ян. – Вы повторяете то, что на рынке в Торуни слышали.

– Великий магистр, – прибавила, как бы не слыша, Носкова, – пылает великим гневом, о мире и слышать не хочет.

Ягайло молчал. Офка поглядывала, ксендз через мгновение добавил:

– Великий Боже! Полагаться на Бога и сердце не тревожить.

– Так делается, – прибавил Ягайло.

– К стопам вашего королевского величества кланяюсь, – добавил кс. Ян. – о свободном разрешении проезда и приюта сестры моей.

– Пойдите к писарям, вы их знаете, пусть охранную грамоту выдадут, пусть едут, куда хотят.

Носкова поклонилась. Король, смотревший долго, дал им знак, чтобы они отошли. Офка осмотрелась ещё раз через себя и побежала за матерью.

– Девушка особенная, – шепнул Ягайло, – что-то от нечистой силы имеет в очах.

Княгиня Александра пожала плечами.

– Это ребёнок, – заключила она.

Королевские кони уже ждали, оставшись один на один с братом, княгиня его ещё дальше отвела под дерево, где их никто подслушать не мог.

– Тревожно мне, – сказала она ему, – нельзя перед людьми показывать опасения, чтобы у них сердца не отнимать, но в моём великий ужас. Отовсюду доходили к нам в Плоцк сообщения о чрезвычайных приготовлениях Ордена. Никогда столько не высыпали золота, никогда столько не приводили людей, не рассылали столько шпионов и послов. Они имеют всё и всех за собой.

Ягайло вздохнул, слушая.

– Я знаю о том, – включил он, – и не меньше вас волнуюсь, но моим людям собственных опасений прививать не хочу Что же предпринять? Паны на мир не соглашаются, крестоносцы сами его не хотят.

– Они, пожалуй, стремятся к нему, – отозвалась княгиня, вытаскивая бумагу с печатью из платья и оглядываясь вокруг. – Великий магистр мне пишет… не хочет пролития христианской крови.

Почти ужасными глазами посмотрел король на письмо и отступил назад.

– Кто его принёс? – спросил он.

Княгиня немного помолчала, колебалась поведать правду, а лгать не хотела.

– Ксендз ничего о том не знает, – сказала она тихо, – те женщины мне секретно его отдали.

Было видно, что король в нерешительности, желая забрать письмо и опасаясь к нему прикоснуться; отвернулся, вдалеке стоял Збышек из Олесницы: он кивнул ему. Когда он подошёл, тот склонился к его уху:

– Возьмите письмо себе и не показывайте никому.

Очень ловко княгиня подала бумагу прибывшему, король снова дал ему знак уйти. Ягайло был взволнован.

– Почему же не принимают условий, какие мои паны им предлагают? – изрёк он, понижая голос. – Отступить назад я не могу! Я принуждённый, я поневоле иду, из-за того что меру переполнили. Хитрый Орден вытащил нас на эту войну, уверенный в победе.

– Склоняйте к миру, королевское слово больше значит, – молвила княгиня, – ещё есть время, ещё для переговоров начало войны потянуть можно.

– Война уже началась под Свиецем, – ответил король тихо.

Княгиня заломила руки.

– Наши победили, – прибавил король, – но что значит одно поражение и то первое. Говорят, что это хорошее предзнаменовение, для меня оно очень несчастливое.

– Ты уверен в Витольде?

Король смотрел исполобья и не отвечал ничего.

– Он не в сговоре ли с ними?

– Они будут следить за ним, – коротко докинул Ягайло.

– Висит над нами меч, который всех нас убить может, – молвила княгиня, – победы не простят никому, наедут в Польшу, уничтожат Мазовию, ограбят Литву, в пепелище обратят деревни и города.

– Но не я вызвал и не хотел войны, я желаю мира, – повторил король, оглядываясь и вытирая пот с чела, – я его сегодня заключить готов. Почему же отклоняют справедливые условия?

– Так нужно медлить, тянуть до последнего времени.

Лошади начинали ржать, а рыцарство садиться, на распутье поднималось движение.

Король также неспокойно посмотрел вокруг и вытянул руку на прощание.

– Судьбы войны, – сказал он с волнением в голосе, – непостижимы. Кто ведает, не последний ли раз мы видимся. В душе у меня плохие предчувствия. Никто меня от них избавить не может. Молитесь за меня.

У княгини Александры, не меньше взволнованной, из глаз текли слёзы, она нагнулась к руке брата, который её молча начал пожимать. Весь двор княгини высыпался из шатров и лагеря смотреть на расставание и отъезд двора.

В кучке женщин стояла Офка с глазами, словно раскрасневшимися, которыми смотрела на всех, дрожала от какого-то нетерпения.

– Что тебе, безумная девушка? – шепнула мать, чувствуя её волнение.

– Что мне? – на ухо начала говорить Офка. – Вот бы я с ними на коня села. Отдала бы год жизни, дала бы два, чтобы могла поехать в этой дружине.

Носкова отвернулась аж, встревоженная, и слегка ударила её по лицу.

– Молчала бы, несчастная, – отозвалась она беспокойно, – лишь бы кто не услышал, что в твоей голове роится?!

– Сидеть за печью и не видеть, что там будет! А! Это невыносимо, – повторяла, топая ногами, Офка.

Только что королю привели коня. Конюший подавал стремя, княгиня шла даже до места, откуда собирались отправляться, то вытирая слёзы, то рукой посылая прощание. Витольд уже сидел на коне. Едва лишь Ягайло очутился в седле, двор тоже побежал к своим лошадям, и каждый, как можно спешней собрав поводья, искал ногой стремя, а другой и без него на хребет лошади вскакивал. Зашумело и запульсировало в той толпе, потому что некоторые кони неслись в лес, другие крепились, кусались дикие и бились между собой, пока, взятые сильной рукой, не пришли в порядок.

Затем тронулся весь двор, установившись как раньше, прощаясь шапками и головами с княгиней и её двором, который всё дальше выступал на дорогу.

Чело колонны уже тянулась лесом, а за ней Ягайло с Витольдом, придворные, воеводы, рыцарство, далее кони, панские кареты и возы, и охотничьи собаки, и челядь, и слуги.

Задумчивая княгиня стояла со своими мальчиками у дороги, пока не протянулось всё и не исчезло в отдалении, а ксендз Ян, молясь, осенял их долго крестным знамением, держащим в руке крестом.

Наконец в лесу смолкло и княгинины возы начали грузить для возвращения. Носкова так же с дочкой отступила в сторону к своим людям и коням, стоящим немного дальше в зарослях. Того же вечера был объявлен отъезд в Плоцк. Торуньскому кортежу Носковой приказали к нему готовиться, когда ксендз Ян принёс новое сообщение, что княгиня Александра желает отдохнуть и, ночь проведя в лесу, лишь с рассветом отправиться в дальнейшую дорогу.

Так как вскоре затем медленно начал падать сумрак и люди, укрепившись от дикого зверя и всякой напасти телегами, взявши коней в центр, приспособились к