– Я не буду Бевином, – ответил Молле. – Вы можете рассчитывать на меня.

Второго января 1956 г. я узнал, что мне действительно придется рассчитывать на него. Радикальная партия проиграла выборы, и Молле было поручено сформировать правительство. Я был ошеломлен и, несмотря на наш теплый разговор, очень беспокоился о его готовности – и способности – довести дело до конца.

В течение нескольких месяцев я ждал момента истины, чтобы узнать, можно ли доверять его обещанию. Было уже далеко за полночь, когда мне позвонили и потребовали срочно прибыть в кабинет Бен-Гуриона. Столкновения с египетской армией в Газе участились, и мы боялись, что Насер готовит широкомасштабную атаку.

– Мне нужно, чтобы ты немедленно отправился во Францию, – сказал Бен-Гурион. – Ты должен передать Молле мое послание. Посмотри, сможешь ли ты заставить его помочь нам.

В письме говорилось о нашей обеспокоенности по поводу Насера, о том, что он, по-видимому, имел доступ к практически неограниченным запасам советского оружия и что его действия представляли «ужасающую угрозу для Государства Израиль». Бен-Гурион просил Францию оказать чрезвычайную помощь, давая понять, что без поддержки Молле выживание Израиля окажется под вопросом.

Очередной перелет – и вскоре я снова сидел напротив Ги Молле, на этот раз во дворце Матиньон, официальной резиденции премьер-министра. Я изложил суть дела.

– Полагаю, вам не о чем беспокоиться. Мы можем вам помочь, – сказал он и, заметив, что у меня отлегло на душе при этой новости, добавил совсем тихо: – Разве я не говорил вам, что не буду Бевином?

Затем усмехнулся и подмигнул.

В июне 1956 г. мы с Моше Даяном вернулись в Париж на встречу с высшим военным руководством Франции. Даян произнес хорошо продуманную и страстную речь о том, что Насер мог вот-вот напасть на Израиль, и поставил вопрос о возможности совместной операции с французами. «Мы будем готовы действовать вместе с вами против Насера, – объяснил он, – до такой степени, в пределах которой вы будете готовы сотрудничать с нами». Присутствующие французские офицеры согласились, по крайней мере в теории.

«Если мы хотим быть готовы, – вставил я, – тогда необходимо перевооружение. Это единственный способ устоять». Я вручил офицерам список оружия и боеприпасов, в которых мы нуждались, завышая объемы, чтобы оставить место для торга. К моему изумлению, офицеры даже бровью не повели и не стали возражать.

Мы вернулись домой с большой уверенностью и вскоре начали получать оружие из Франции. Мы продолжали следить за передвижением войск Насера, впредь не допуская нарушения нашей границы. Затем, в июле 1956 г., Насер принял роковое решение национализировать Суэцкий канал.

Канал эксплуатировался «Компанией Суэцкого канала» – совместным предприятием англичан и французов, которые использовали этот торговый путь для перевозки нефти и товаров первой необходимости. Таким образом, получение Египтом контроля над каналом представляло серьезную экономическую опасность для обеих западных держав. Французы уже были готовы к войне с Насером. Теперь к этому склонялись и британцы.

Я был в Париже, когда Насер заявил о своих намерениях, и следующий день посвятил встрече с министром обороны Франции Морисом Буржес-Монури[74]. На другой день я вернулся в Израиль, в аэропорту меня ждали Бен-Гурион и Моше Даян. По дороге в Иерусалим я рассказал им о ситуации: французы и англичане заинтересованы в объединении сил с Израилем для устранения египетской угрозы. Британцы готовы поддерживать нас, пока Израиль обязуется не нападать на Иорданию, с которой у них договор. Помимо деталей кампании, которая еще не была четко определена, оставался вопрос о сроках. Французы выступали за немедленные действия, в то время как британцы предпочитали потянуть еще два месяца в надежде найти политическое решение. Бен-Гурион в целом был доволен переговорами, хотя по-прежнему скептически относился к участию британцев. Что касается сроков, он предпочитал французский подход, учитывая вероятность египетского нападения.

Вскоре я вернулся во Францию, чтобы продолжить переговоры. Нужно было выйти за рамки общего вопроса, вступать ли нам в войну вместе, и сосредоточиться на том, как мы будем проводить кампанию. Меня сопровождала Голда Меир, незадолго до того назначенная министром иностранных дел. Для Голды я был одним из главных источников раздражения. Она была расстроена тем, что мне удалось заслужить доверие Бен-Гуриона, которого она чтила как человека исключительных достоинств, каким он, безусловно, являлся. Она была разочарована тем, что он прислушивался к моим идеям, даже к тем, которые она считала безрассудными или утопическими, а также тем, что я выстроил наши отношения с французами в обход министерства иностранных дел, обычно занимавшегося такими вопросами. Мне были понятны ее чувства. Она была рядом с Бен-Гурионом много лет, а я появился в его окружении недавно. На ее месте, вероятно, я тоже был бы раздосадован.

Первая встреча во Франции не улучшила отношений между нами. К нашему удивлению, Ги Молле на ней не присутствовал, что расстроило Голду, усилив ее подозрения касательно шансов на военное сотрудничество и общий негативный настрой ко мне. Но рекомендованный план военных действий превратил досаду и нетерпение Голды в ярость. Предложенный сценарий станет позже известен как «израильский предлог»[75]: французы и британцы хотели, чтобы Израиль первым напал на Египет, тем самым предоставив им повод для вмешательства в конфликт. «Израильтяне начнут войну с египтянами, – объяснил один из французских участников, – и тогда мы придем и разнимем их. Когда израильтяне отступят, а египтяне не согласятся уйти, у нас появится предлог изгнать их [из зоны Суэцкого канала]».

Голда нашла эту идею абсурдной и заведомо обреченной. Она считала, что я преувеличил готовность Франции сотрудничать с нами и далеко завел нас по сомнительному пути. И хотя Бен-Гурион не согласился с ее оценкой, он тоже был обеспокоен предложением Франции. Он опасался, что «израильский предлог» поставит под угрозу наше положение на международной арене, что нас будут считать агрессором, даже если Египет уже совершил по крайней мере один акт агрессии и проявил гораздо больше агрессии против нас. В данном случае его действия, безусловно, будут обоснованны. Но Моше Даян выдвинул контраргумент, который я нашел достаточно убедительным.

«Англии и Франции мы не нужны, – сказал он откровенно Бен-Гуриону. – У них достаточно авиации для уничтожения ВВС Египта. Единственное преимущество, которое у нас есть в этом вопросе, – утверждал он, – единственное, чего нет у Англии и Франции, – это наша возможность дать им необходимый предлог для участия в кампании». Хотя Бен-Гурион был настроен скептично, он полагал, что мы все еще можем договориться. Пришло время, заключил он, лично встретиться с французами и британцами. Я немедленно телеграфировал в Париж, чтобы созвать конференцию.