– Он правда немец, с самолета прыгнул?

– Правда. А ты его спроси, он по-русски не хуже тебя говорит.

Подъехала санитарная машина, и из нее вышли военврач и военфельдшер.

– Чем это его так?

– Из пистолета, пьяная стрельба, – ответил Федор.

– В госпиталь его надо, гипс накладывать. На руке сквозное огнестрельное ранение, а с ногой хуже, кость раздроблена.

– Забинтуйте, шину наложите, укольчик какой-нибудь сделайте… Не мне вас учить. В госпиталь он попадет попозже.

Когда медики оказали помощь «старлею» – наложили на ногу проволочную шину, забинтовали и сделали два укола, Федор попросил:

– Подбросьте нас к штабу погранотряда. Пешком ему тяжело будет.

Он беспокоился не о здоровье парашютиста. Сдохнет – туда ему и дорога. Но вначале его допросить надо, вытрясти все: цель задания, связи, явки, агенты на нашей стороне. И еще – куда делись оставшиеся трое?

Санитарная машина, а следом за ней и грузовик пограничников подъехали к штабу погранотряда. Бойцы на носилках перенесли раненого.

Пока Федор в соседнем кабинете писал рапорт, подъехали два представителя НКВД – их невозможно было спутать с представителями никаких других войск. Вишневые околыши фуражек, васильковый верх… Они сразу прошли к начальнику штаба – явно знали дорогу, были здесь не в первый раз.

Только он поставил подпись под рапортом, как его вызвали в кабинет начальника штаба, где шел допрос.

– Лейтенант, доложите обстоятельства.

Федор четко, не упуская существенных деталей, рассказал все, как было.

– Ну, ты еще упорствовать будешь? – повернулся к парашютисту старший лейтенант НКВД.

Специальное звание старшего лейтенанта госбезопасности приравнивалось в табеле о рангах к армейскому майору.

– Ничего не знаю. Я ловил попутную машину, никаких парашютистов не видел и не знаю.

Уходило драгоценное время, когда не поздно еще было перехватить трех других парашютистов. В том, что это враг, никто не сомневался. Ведь не опознал же его майор из тридцать третьего полка, а уж своих офицеров он знал в лицо.

Старлей НКВД решил форсировать допрос:

– Не скажешь сам – примем жесткие методы допроса. Боюсь – инвалидом после станешь, калекой.

– Палачи, все равно расстреляете, – с вызовом ответил лжекомандир.

– Это тебя застращали. В лагерь попадешь, лес валить будешь – это правда. Но военных действий нет, значит – и трибунала с расстрельной статьей тоже не будет. Но за шпионскую деятельность ответишь.

Физические методы допроса применять дозволялось. Считалось, что враги народа не заслуживают снисхождения, и выбить из них признания любой ценой вполне оправданно. Ведь признание – даже оговор – считалось тогда царицей доказательств.

– Даю пять минут на размышления, потом тебе будет плохо. Боль не все в состоянии выдержать, – и старлей НКВД демонстративно посмотрел на часы.

Ждать, когда истечет отмеренное ему на раздумье время, агент не стал, метод кнута и пряника подействовал.

– Спрашивайте.

– Кто ты такой? Кем, когда и с какой целью заброшен? Но сначала: где, как выглядят и куда направились другие, трое из вашей группы?

– Подразделение абвера «Бранденбург-800», действует под прикрытием «Восьмисотый учебный и строительный батальон». Взлетали с аэродрома Ораниенбаум. Кроме меня выбросили еще троих. Задача у всех одна: разведка расположений и боеспособности войсковых частей Красной Армии, нарушение линий связи, ликвидация командиров и политработников. В Брест направлен я один, еще один – в Кобрин. Куда направлены двое других, не знаю.

– Как они выглядят?

– Который в Кобрин – высокий, худощавый, в форме лейтенанта инженерных войск.

«Еще бы, – подумал Федор, – в Кобрине строился участок Брестского укрепрайона…»

– Те двое – оба в форме милиционеров. Один – майор, другой – капитан. Оба коренастые, брюнеты.

– Груз при себе был?

– У лейтенанта небольшой коричневый чемоданчик.

Небольшой чемоданчик – это не страшно. Ни рацию в нем не спрячешь, ни серьезный заряд взрывчатки.

Майор кивнул, и второй офицер НКВД сразу вышел. Федор просек – звонить в Управление пошел, сообщить, как выглядят парашютисты.

Об абвере пограничники и НКВД знали, но о батальоне «Бранденбург-800» слышали впервые. Между тем только с 27 марта по 18 апреля 1941 года немцы совершили 80 нарушений воздушных границ СССР на глубину до 200 километров, часть из них – с выброской агентов. С началом 1941 года абвер резко активизировал работу в приграничных районах СССР. Забрасывались агенты, разведывательно-диверсионные группы, создавались склады оружия, базы продовольствия и боеприпасов для десантов, вербовались кадры агентов из местных, сигнальщиков для авиации, организовывались банды уголовников для поджогов зданий государственных органов. Агенты абвера и их пособники нарушали линии связи и отравляли источники водоснабжения.

С мая 1941 года агенты начали жечь склады и леса. Только за четыре первых дня июня на Минском направлении задержали 211 диверсионных групп.

Заброшенные заранее агенты в начале августа 1941 года совершили семь крупных диверсий на Кировской и Октябрьской железных дорогах, пустив под откос эшелоны с войсками и боевой техникой.

В кабинет вернулся офицер НКВД.

– Приказали доставить агента в Управление.

– Лейтенант, парашют мы заберем, – обратился к Федору старлей НКВД.

– В грузовике он…

– Все, что вы услышали, является государственной тайной и разглашению – даже сослуживцам – не подлежит. Вы свободны.

Федор вышел из кабинета – надо было поторапливаться. Времени уже половина третьего, склады скоро закроют. Но успели. Погрузили сапоги и прочую мелочь, с продуктового склада – мешки с провизией. А еще заехали на склад боеприпасов, и Федор выписал по требованию три ящика винтовочных патронов и два ящика гранат. Старшина, начальник склада, удивился:

– Патроны – я понимаю, стрельбы проводить, запасы пополнить. А гранаты-то зачем?

– Против банд – самое действенное средство. Как дуст против тараканов!

– Это верно!

А что такое ящик патронов? Всего два «цинка» для пулемета «максим» – это на десять минут боя. В ящике весом 25 килограммов всего 880 патронов, а темп стрельбы у «максима» – 600 выстрелов в минуту. А ведь у заставы еще и ручной пулемет есть. Так что Федор запас не считал большим.

Ему хотелось есть, и он понимал, что и о бойцах позаботиться надо. Зашли в столовую погранотряда. Но только приступили к приему пищи, как Федора вызвали к начальнику штаба.

– Лейтенант, ты обыскивал задержанного?