— Зачем?

— Работа есть. А пока один вопрос: что нужно сделать, чтобы чья-нибудь тачка неожиданно угробилась на ходу?

— Садануть другой лайбой.

— Нет. Всё должно быть шито-крыто.

Длинный зевнул, поскрёб лохматый затылок.

— Ну… тормоза вывести из строя.

— Шофёр сразу заметит.

— Это как сделать…

— Ну и как?

— Аккуратно надкусить, например, трубочку подачи тормозной жидкости. Медная такая трубочка. Даже плоскогубцы возьмут.

— Перекусывать не надо — это заметно. Что ещё?

— Отвернуть не полностью штуцер тормозного цилиндра. Пока вся жидкость не выльется — машина будет в норме.

— Есть ещё ручной тормоз. Что с ним придумать?

— Порвать тросик. Но для этого надо залезать под машину, а не под капот. Так сложнее… Да и зачем? И в чём дело? — насторожился Длинный.

Бес коротко пересказал ему суть задания Шефа.

— Уберём шофёра «москвича», подумаем потом, как вывести из игры и других его вчерашних седоков.

Но Длинный неожиданно заартачился.

— Я пас! Ищите другого лопуха. За такое дело нам верная «вышка»! — ощерил он редкие жёлтые зубы.

Бес тоже сознавал это. Но понимал и другое — смертный приговор грозит им лишь в перспективе, и то если они сами сработают нечисто, а вот в случае отказа выполнить задание Шефа им уже сегодня не уйти от расплаты. И он со злостью врезал Длинному в подбородок набитыми в карате костяшками пальцев. Тот грохнулся на пол. Бес рывком притянул его к себе, прошипел:

— Ну что, поживём ещё или сразу потопаем к молодчикам Шефа?..

Длинный очумело замотал головой.

— Тогда кончай выпендриваться и трепать языком. Одевайся!

…Свою «девятку» они оставили за ближайшим углом, к редакции пошли по улице пешком. Длинный хмурился, время от времени украдкой потирал вспухший подбородок. Бес тоже помалкивал, лишь стрелял глазами по домам, отыскивая нужную ему табличку. Он увидел её на одной из новых высоток.

— Загляни во двор, — предложил он напарнику. — Может, эта тачка там.

Длинный возвратился скоро.

— Точно, стоит в гараже.

— Она, не ошибаешься?

— Я номер посмотрел.

— А хозяин?

Длинный пожал плечами:

— Не видно.

— Быстро сможешь всё провернуть?

— Попробую…

— Давай!

Долговязая фигура Длинного снова нырнула во двор. Бес нервно пристроился под козырьком подъезда дома напротив.

Минута бежала за минутой, а Длинный всё не возвращался. Но вот он появился, закрутил головой. Бес свистнул из укрытия. Длинный бегом пересёк улицу, тяжело выдохнул:

— Порядок!

— Подождём здесь, — сказал Бес. — Посмотрим, поедет ли…

Ждать пришлось долго, почти до полудня. Утомились, зато убедились: «москвич» всё же выехал со двора, осторожно покатил по остекленевшей от ночного морозца мостовой.

— В машину! — скомандовал Бес и первым выскочил из укрытия.

До угла добежали в несколько секунд. «Девятка» рванула с места, ринулась за «москвичом». Тот миновал одну улицу, другую, свернул на дорогу, ведущую к автозаправочной станции, и вдруг на крутом поворотном спуске завилял и врезался во встречный КрАЗ. Сразу образовалась пробка.

Бес выскочил на дорогу, протиснулся сквозь толпу шофёров к месту аварии.

— Что с «москвичом»? — спросил он одного из них.

— Почти в гармошку сложился.

— А водитель жив?

— От такого-то удара? Погиб мгновенно.

Бес судорожно икнул, попятился к своей машине. А в голове мелькнула мысль: удастся ли так же ловко справиться с фотографом?

Утром Глазунов проснулся от щелчка дверного замка. Опустил на пол ноги, надел брюки, заглянул в комнату. Наташи не было. На застеленной кровати лежал листок бумаги, на котором было что-то начертано простым карандашом.

«Спасибо за всё!» — прочитал он и посмотрел на часы: без десяти восемь.

«Потом поговорим», — вспомнил Глазунов слова Наташи и досадливо усмехнулся: «Вот и поговорили. Полный облом! Теперь ищи ветра в поле».

Он прошёл в ванную, побрился, умылся. Потом приготовил на кухне завтрак. А из головы всё не выходила мысль о Наташе: от кого убегала и почему?

В половине девятого он вышел на улицу. Дул холодный, пронизывающий ветер, а хмурое небо было по-прежнему почти сплошь затянуто тяжёлыми облаками. В такую погоду и в отпуск идти не хочется, но придётся: по графику ему гулять в апреле, а сегодня уже десятое число, пора подавать заявление.

С этой мыслью и переступил порог редакции. И почти полдня просидел за столом, набрасывая вместо радужного очерка о заштатном городишке черновик тревожного репортажа о разладе и сумятице в головах горожан в связи с внезапно наступившим в стране дефолтом.

А во второй половине дня у него состоялся крутой разговор с главным редактором. Тот ничего и слушать не хотел о подобном сочинении. Взгляд усталый, иронический. Упрекал в непонимании сложившейся в стране ситуации, в попытках очернительства. Однако в конце концов с доброй улыбкой взглянул из-под густых бровей и сказал:

— Ладно, не кипятись. Посмотрю на досуге… А тебе отдохнуть надо. Давай-ка, брат, в отпуск! Отвлекись от всей этой суеты. Договорились?

Расстроенный Глазунов тут же начеркал заявление об отпуске и молча вышел из кабинета редактора. К себе идти не хотелось, и он отправился к Губенко. Павел встретил его, как обычно, радушно:

— Привет, дорогой! Какие новости?

В его крохотной фотолаборатории, погружённой в алый полумрак, из водопроводного крана журчала вода, повсюду стояли бачки, ванночки, глянцеватели… Глазунов с трудом нашёл для себя свободное место у монтажного столика.

— Какие там новости, — раздражённо отозвался он. — Вот, в отпуск собрался.

— Что так скоро?

— Главный гонит. Отдохни, говорит, от забот и хлопот. Мой репортаж о Григорьевске зарубил.

— Какой репортаж? Мы собрались делать очерк.

— Не получается он, Паша, не получается. Ты забыл, с кого мы там снимки делали? Ни одного улыбчивого лица…

— Значит, зря старались.

Он убрал в шкафчик кассеты с плёнками, раздражённо выключил красный фонарь, поднял на окне чёрную штору. В комнатушке сразу стало светло.

Помолчали немного. Губенко снял с глянцевателя пару свежих снимков.

— Хочешь взглянуть?