– Боже мой! – тихо сказал он.

И перед тем, как наклониться и меня поцеловать, он успелкрикнуть:

– Женщин-сотрудниц сюда!

Потом я узнала, что этот среднего роста и телосложения,слегка лысеющий человек – лейтенант Петерсон. Его пришлось заковать внаручники, чтобы вынести из комнаты.

Меня накрыла куча женщин-полицейских и держала так, что недвинуться. У пары из них оказались те же проблемы, что у мужчин, а у одногомужчины не было никаких трудностей, когда он меня держал. Ничего себеразоблачение на работе!

Позвали Джереми, чтобы восстановил охрану. Я наконецуспокоилась, но была не в том виде, чтобы с кем-нибудь говорить. Джереми обещалмне связаться с отделом наркотиков, хотя был вполне уверен, что побывавшие вкомнате полицейские куда убедительнее расскажут об опасности Слез Бранвэйн.

Роан меня ждал, надев хирургические перчатки, чтобыбезопасно меня трогать, и держал жакет – набросить мне на голову, чтобы меня неузнали. Полицейские отвезли нас домой. Пока что репортеры еще не пронюхали, чтоя появилась и при каких обстоятельствах. Но кто-нибудь из полиции или из"скорой" расскажет. За деньги или случайно, но журналисты узнают, этотолько вопрос времени. Будет гонка, какие псы раньше возьмут мой след: таблоидыили стража королевы. Будь я в форме, села бы в машину и уехала из штата сегодняже ночью или улетела бы на первом самолете в любую сторону. Но Роан отвез меняк себе, потому что это было ближе, чем ко мне. Мне все равно было куда, лишь бытам был душ. Если я в ближайшее время не избавлю свое тело от Слез или незаймусь сексом, я с ума сойду. Я предпочла бы душ. Что до меня не дошло вовремя– это что Роан предпочел бы секс.

Умом я понимала, что мне надо было бы велеть Роану отвезтименя к моей машине. Там под водительским сиденьем лежал заклеенный пакет сденьгами и новыми документами, в том числе водительскими правами и кредитнымикарточками. Я всегда готова была просто уехать из города или прибыть в аэропорти улететь на первом самолете, который мне понравится. Это был хороший план.Полиция уже сейчас свяжется с посольством, и еще до рассвета тетушка будетзнать, где я, кто я и что делала последние три года.

Примитивный тыл мозга требовал немедленно наброситься наРоана, гонящего по фривею со скоростью восемьдесят миль в час. Кожа у меняразбухала от желания. Мне пришлось засунуть руки под себя, чтобы не трогатьРоана. Меньше всего нам надо было и его вымазать Слезами. Хоть один из насдолжен быть сегодня в здравом рассудке, а пока я не залезу в душ, это буду нея.

Обхватив себя руками и впившись пальцами в плечи так, чтоостались следы ногтей, я поднялась по ступеням в квартиру Роана. Только этопомешало мне за него ухватиться, пока он шел на ступеньку впереди.

Он оставил дверь за собой открытой, и я вошла вслед за ним.Он стоял в середине большого открытого пространства. Даже в темноте комнатабыла какой-то необычно светлой, белые стены блестели в лунном свете. Роан стоялв этом серебряном сиянии темным силуэтом. Он стал глядеть на море, как бываловсегда, когда мы сюда входили, – остановился и смотрел из окон в южной изападной стене. Море уходило от окон прочь блестящим шевелящимся разливомсеребристого сияния и мрака, и оторочка белой пены кружевом отделяла его отберега.

Я всегда буду в сердце Роана второй, потому что любовь егопринадлежит первой возлюбленной – морю. Он будет оплакивать ее потерю, когда япревращусь в прах могильный. И это знание несло одиночество. То же одиночество,что ощущала я при дворе, глядя, как сидхе ссорятся из-за оскорблений, нанесенныхза сто лет до моего рождения и за которые они будут браниться еще сто лет послемоей смерти. Это, конечно, горьковато, но главное – четкое чувство, что я всюдучужая. Я – сидхе и поэтому не могу быть человеком, и я смертная, а потому немогу быть сидхе. Ни рыба ни мясо.

Но даже в этом чувстве одиночества, оставленности, мойвзгляд скользнул к кровати. Гора белых простынь и подушек – Роан кое-как ееприбрал. Лишь бы простыни чистые, а глаженые – это уже излишество.

Я вдруг представила его себе обнаженным на фоне простыней.От этого зрелища у меня свело живот, стало трудно дышать. Привалившись к двери,я подождала, пока смогу снова двигаться, и выпрямилась. Я не буду подчинятьсяхимии и магии. Я сидхе – слабая, низшая сидхе, но это не меняет того, что я –на вершине всего, что мы и люди называем магией. Я не крестьянка какая-нибудь,впервые попробовавшая вкус фейри. Я – принцесса сидхе, и видит Богиня, будувести себя соответственно.

Я заперла дверь, и даже щелчок замка не заставил Роана обернуться.Он всегда общался с морем в окне, пока не был готов заняться мною. Толькосегодня у меня не было на это терпения. Я включила свет в ванной и заморгала,ослепленная. Ванная была тесной – едва хватало места для стульчака, умывальникаи ванны. Ванна, быть может, была здесь с постройки дома, потому что былаглубокой, на четырех лапах, весьма древнего вида. Занавеска душа висела над нейна палке. На занавеске были изображения тюленей со всего мира, и под каждым егоназвание. Я ее заказала по каталогу, который всегда попадается на глаза, если утебя есть биологическое образование; нашла среди футболок с анималистическимирисунками, книг о путешествиях в Арктику и летних месяцах, проведенных занаблюдением за волками в глухих местах. Роану она понравилась, и я была радаему ее подарить. Мне очень нравится заниматься сексом в душе в окружении моегоподарка.

Вдруг мне представилось его тело, голое и мокрое, ощущениеего кожи, скользкой от мыла. Тихо выругавшись, я отодвинула занавеску, включилаводу, чтобы она стала теплой. Мне надо было смыть Слезы раньше, чем я сделаючто-нибудь, о чем потом пожалею. Сегодня мне ничего не грозит. Никто непоявится у меня в дверях по крайней мере до завтрашнего утра. Я возьму Роана,наполню ладони шелком его кожи, завернусь в сладкий аромат его тела. Кому отэтого будет плохо?

Но это говорили Слезы, а не я. Сегодня мне надо заставитьголову работать, если я собираюсь убраться из города. Полиции это непонравится, но копы меня не убьют, а родственники убьют. И вообще в Калифорниидаже смертной казни нет.

Платье разорвалось настолько, что я попыталась стянутьрукава с плеч, как у жакета, но молния держала их на месте. Спереди платьегусто и склизко пропиталось маслом. Никогда не видела, чтобы кто-то такбезрассудно тратил вещество, которое даже сидхе считают драгоценным. Но если быя погибла с Алистером Нортоном, то сидхейский колдун мог бы считать, что никтоне знает, что такое Слезы Бранвэйн. Сидхе весьма снобистски думают о том, чтознают и чего не знают низшие фейри. Колдун или колдунья полагали, что, если япогибну, им ничего грозить не будет.

Эти сидхе, кто бы они ни были, передали Слезы Бранвэйнсмертному для использования против феи. Это наказуемо вечной мукой. Убессмертия есть свои теневые стороны, и одна из них – что наказание можетдлиться очень, очень долго.