Я задрожала от этого прикосновения, и не от боли.

– Нет, Розенвин жива.

– Почему же она не раздавила тебе сердце?

Рука его скользнула по моей талии, приобняла, прижала кнему. Я оказалась в гнезде из его руки и теплой твердости тела.

– Потому что эта дуэль была после Арзула, и когда япоразила ее кинжалом, она, я думаю, запаниковала. Она объявила дуэль выиграннойбез смертельного исхода.

Он потерся щекой о мою щеку, и мы оба смотрели, каксливаются цвета при соприкосновении нашей кожи.

– Значит, это была последняя дуэль.

– Нет.

Он очень нежно поцеловал меня в щеку.

– Нет?

– Нет, была еще одна.

Я повернулась к нему лицом. Его губы вскользь коснулисьмоих, не совсем в поцелуе.

– Как это было? – Слова его теплым дыханиемсогревали мне губы.

– Бледдин когда-то был при Благом Дворе, пока не сделалчто-то такое ужасное, что никто даже не говорил об этом, и был изгнан. Но онбыл настолько силен, что Неблагой Двор его принял. Настоящее его имя былозабыто, и он стал Бледдин. Это слово означает "волк", или "отверженный",или когда-то давным-давно означало. Надо было понимать так, что он вне законадаже среди Неблагого Двора.

Роан поцеловал меня в шею, туда, где бился пульс под кожей.Пульс участился от этого прикосновения. Роан поднял лицо, чтобы спросить:

– Как это – вне закона?

И стал целовать мне шею все ниже и ниже.

– Он был подвержен страшным беспричинным приступамярости. Если бы его не окружали бессмертные, он бы убивал и друзей, и врагов.

Поцелуи Роана спустились ниже по плечу, по руке. Он толькочуть остановился спросить:

– Только припадки ярости?

Потом он опустил голову и целовал, пока не дошел долоктевого сгиба, приподнял руку так, чтобы сомкнуть губы на тонкой коже. Вдругон резко присосался к руке, прижался зубами так, что стало больно, я ахнула. Роанне стремился к боли, но он был внимательный любовник и знал, что нравится мне,как и я знала, что нравится ему. Только я вдруг не могла вспомнить, что говорю.

Он оторвался от моей руки, оставив почти идеально круглыйотпечаток своих мелких острых зубов. Кожу он не прокусил. Мне никогда неудавалось его уговорить это сделать, но след на коже мне был приятен, заставилнагнуться к Роану.

Он остановил меня вопросом:

– Только припадки ярости, или было еще что-то, чтоделало Бледдина опасным?

Секунда у меня ушла на то, чтобы вспомнить. Мне пришлосьотодвинуться от него.

– Если хочешь услышать рассказ, веди себя прилично.

Он лег на бок, подложив себе руку под голову вместо подушки.Вытянулся, так что стали заметны движения мышц под сияющей кожей.

– Я думал, что веду себя прилично.

Я покачала головой:

– Ты меня заставляешь забываться, Роан. Лучше для тебяэтого не делать.

– Я хочу тебя сегодня, Мерри. Хочу тебя всю, безгламо-ра, без скрытности, без сдерживания. – Он резко сел, всматриваясьмне в лицо так пристально, что я отпрянула, но он поймал меня за руку. – Яхочу быть всем, что тебе нужно сегодня, Мерри.

Я замотала головой:

– Ты сам не понимаешь, чего просишь.

– Пусть так, но если ты хочешь иметь все, то сегоднякак раз это и нужно. – Он поймал мою вторую руку, поставил нас обоих наколени, так впился пальцами, что завтра должны быть синяки. От этого властногодвижения сердце у меня заколотилось быстрее. – Я живу на свете многовеков, Мерри. Если кто-то из нас ребенок, то это ты, а не я.

Слова его были суровы, и я никогда его таким не видела –таким суровым, требовательным.

Я могла бы сказать: "Ты мне делаешь больно,Роан", – но мне это нравилось, и потому я сказала другое:

– Ты никогда так не говорил.

– Я знал, что ты держишь гламор, когда мы лежим стобой, но мне даже не снилось, сколько ты скрываешь. – Он встряхнул менядважды, так сильно, что я чуть не сказала ему, что это больно. – Непрячься, Мерри.

И он поцеловал меня, вдавливая в меня губы, прижавшись комне ртом, пока не вынудил меня раскрыть рот, иначе бы он или себе, или мне губыпорвал о зубы. Он уложил меня опять на кровать, и мне это не понравилось. Ялюблю боль, а не изнасилование.

Я остановила его, упершись рукой ему в грудь, оттолкнув отсебя. Он был надо мной по-прежнему, глаза его были свирепы, но он слушал.

– Что ты хочешь сделать, Роан?

– Что случилось на последней дуэли?

Слишком быстрая смена темы, я не сразу среагировала.

– Что?

– На твоей последней дуэли – что произошло?

Очень серьезны были его лицо и голос, хотя тело прижималосько мне.

– Я его убила.

– Как?

Я почему-то поняла, что он спрашивает не о технике.

– Он меня недооценил.

– Я тебя никогда не недооценивал, Мерри. Отплати мнетем же. Не трактуй меня как низшего за то, что я не сидхе. Я – фейри без каплисмертной крови в жилах. Не бойся за меня.

Голос его снова стал обычным, но в нем угадывалась ушедшая вглубину злость.

Я смотрела вверх, на его лицо, и видела в нем гордость – немужскую гордость, но фейрийскую. Я действительно обращалась с ним как ссуществом ниже фейри, и он заслуживал лучшего, но...

– А если я тебе причиню вред, сама того не желая?

– Я исцелюсь.

Это вызвало у меня улыбку, потому что в этот момент я eraлюбила – не той любовью, о которой поют барды, но все же любовью.

– Хорошо, но давай выберем позицию, где ты будешьдоминировать, а не я.

Глаза его наполнились некоторой мыслью.

– Ты себе не доверяешь?

– Да.

– Тогда доверься мне. Я не сломаюсь.

– Обещаешь?

Он улыбнулся и поцеловал меня в лоб – нежно, как ребенка.

– Обещаю.

Я поверила его слову.

Я лежала, сжимая металлические прутья спинки кровати. ТелоРоана прижало меня к постели, пах вдавился мне в ягодицы. В этой позе веськонтроль принадлежал ему, а мое тело от него отвернулось. Я не могла тронутьего руками. Очень многого не могла я делать в этой позе, потому-то я ее ивыбрала. Если не считать связывания, ничего более безопасного я не придумала, аРоан не любит связывания. Кроме того, истинная опасность была не в том, что ямогла бы сделать руками, зубами или вообще физически. Веревки на самом деле непомогли бы, только служили бы мне напоминанием о том, что надо быть осторожной.Я очень боялась, что где-то посреди бури силы и плоти я позабуду обо всем,кроме удовольствия, и Роан пострадает, а этого мне никак не хотелось.