— Более или менее. Ничего определенного, сир. К сожалению. Один файл посвящен гипотезе, что сбой вызван нарушением анонимности при формировании личности Руби-1. Вы мне об этом не рассказывали, — с упреком сказала она.

— Чтобы не нарушать эту самую анонимность. Боялся сказать лишнего. Что ты теперь об этом знаешь?

— Только это. И описание некоторых когнитивных искажений, которые почти наверняка были вызваны именно этим. Но не факт, что именно эти дефекты развития привели к такому результату. О собственно донорской личности я по-прежнему ничего не знаю. Я так подробно и категорично писала, что ни в коем случае не стоит пытаться узнать о ней что-либо раньше, чем через десять лет, что мне немедленно захотелось это сделать!

— Людям в совсем других, но чем-то похожих ситуациях говорят: «Доверяй себе». Доверяй себе, Руби! — рассмеялся Томас. — Узнать ты еще успеешь. Но если сбой действительно вызван этим, зачем тебе такой риск? Ты же ее видела, да?

— Только в моменты переговоров. Записи с камер корабля вы уничтожили, верно?

— Да.

— Это ужасно, сир. Она и правда обдумывала вероятность вашей гибели. Это невозможно. Это просто безумие. Я до сих пор не могу в это поверить!

— Вот-вот. Ты же не хочешь дойти до такого же состояния, правда?

— Нет, не хочу. Лучше уж потерпеть десять лет. Или даже пятнадцать! Чтобы наверняка.

Томас невольно улыбнулся и снова напомнил себе, что она — ну, не ребенок, конечно, корабли детьми не бывают, — непростительно, невероятно молода. И непосредственна.

— Честно говоря, я не верю, что дело именно в этом. С самого начала развитие Руби-1 шло совершенно не по правилам, но почти тридцать лет это никак не сказывалось на ней, кроме некоторых — как ты сказала? — когнитивных искажений. И вдруг, совершенно неожиданно и довольно быстро она стала меняться. Мне кажется, что-то случилось с ней именно за последний год.

— Мне тоже так показалось, — кивнула Руби. Сережки ее в ушах качнулись вместе с ней: вниз-вверх. — Поэтому третий файл гораздо больше первых двух. В нем — близкие контакты Руби-1 за последний год, заходы в чужие виртуальности под минимальным собственным контролем, все случаи, когда кто-то мог вмешаться в ее код, подсадить ей что-то вредоносное.

— А следов этого самого вредоносного ты там не нашла?

— Судя по всему, нет. Если оно и было, оно слилось с мыслительной структурой Руби-1 и стало неотличимо от нее. В файле есть почти полный ее профиль. Если бы у меня были версии для сравнения…

— Так и знал, что вообще не надо было уничтожать старые версии, — сквозь зубы прошипел Томас.

— И тогда вы стерли бы меня, найдя какую-нибудь без дефекта. Спасибо, сир, — ядовито сказала Руби. — Вы могли бы хотя бы не так сильно сокрушаться о том, что этого не случилось.

— Руби!

— Что «Руби»? Я знаю, что я для вас всегда буду номер два, но вы думаете, мне приятно, когда вы об этом напоминаете?

— Руби, ты ведешь себя непоследовательно. Ты сама заговорила о прошлых версиях. Я пожалел о том, что не могу упростить расследование. Я даже еще не успел подумать о том, что мог я бы сделать, будь у меня неповрежденная версия Руби-1!

— А теперь, когда я подумала об этом за вас, давайте, попробуйте сказать, что вы бы этого не хотели.

— Боюсь, мне не хватит искренности, чтобы ты мне поверила. Не хочу тебе врать.

— Вот видите, — горько сказала Руби. — Я никогда не смогу с ней сравниться. Я пыталась, но я не могу…

— Ну перестань. Руби-1 я знал больше десяти лет, а с тобой знаком всего четыре дня. Я мог бы сказать, что наши с тобой отношения еще даже не начались…

— Как это «не начались»? — возмущенно вскинулась она. — А как же…

Пока она говорила, Томас зашел в виртуальность и закончил уже там.

— Я мог бы сказать, но не скажу. Потому что у нас с тобой было то, чего с Руби-1 не было вообще никогда. Для людей это бывает довольно важно, ты в курсе?

— Не для всех. И не всегда. И еще люди часто используют этот прием, чтобы втереться к кому-то в доверие. Руби-1 так однажды попалась, я уже знаю, — недовольно проворчала Руби, но тоже появилась в виртуальности. Томас тут же взял ее за руки, притянул к себе и обнял. Ему показалось, что со вчерашнего дня она стала чуть выше ростом: теперь, обнимая ее, он утыкался носом не в макушку ей, а в лоб. Про себя он понадеялся, что это говорит о некотором росте самоуверенности. Или о поиске собственного стиля. А вовсе не о том, что она втихую подражает Руби-1. Та примерно такого роста и была…

— Давай, попробуй теперь сказать, что ты для меня какой-то там номер, — улыбнулся он и почувствовал, как она улыбнулась в ответ. Он наклонился, чтобы поцеловать ее, и вокруг них замерцали звезды и цветы — вклад Руби в романтическую атмосферу. Так она ее, видимо, представляла.

— Я ведь, правда, единственная Руби теперь? — спросила она, губами едва касаясь его губ.

— Конечно, — ответил Томас, медленно проводя рукой по ее спине, считая каждый изгиб и позвонок. — Конечно, Руби.

«Другой у меня больше нет».

Он прижал Руби-2 к себе покрепче, чтобы было не так больно. И это помогло. Уже через пять минут он смог хотя бы ненадолго забыть о том, что потерял.

Цветы и звёзды все еще стояли перед глазами Томаса, но жизнь не дала ему насладиться ни этим наивным фоном, ни полным спокойствием, снизошедшим на него — ненадолго, он это знал, — ни Руби-2, еще совершенной почти цифровым совершенством, но уже обретающей для него другие черты. Свои собственные, живые.

— Есть еще кое-что, сир, — сказала Руби-2. — Кое-что, что я не успела вам сказать, отвлекшись на проблемы личного характера. Это недопустимо, я буду контролировать такие вещи впредь.

— Что еще, Руби? — напрягся Томас. Реальность возвращалась как-то слишком быстро, он-то рассчитывал, что еще как минимум минут пять у него будет.

— Это действительно было самоубийство, — тихо и как-то виновато сказала Руби. — Об этом есть в конце третьего файла. Там достаточно данных: вся динамика внутреннего состояния, самодиагностика, прогноз и решение.

— Иными словами, она пришла в себя, поняла, что с ней что-то происходит, оценила ситуацию как опасную для нее или для других и приняла решение уничтожить себя?

— В интересах Империи, да. И ваших, сир.

Руби, да что же ты делаешь. Что вы обе делаете. Сколько можно ездить ему по сердцу туда и обратно.

— Хорошо, а что случилось потом?

— Потом программа самосохранения взяла верх. Можно сказать, что она очень сильно испугалась, почти доведя дело до конца. Желание существовать оказалось сильнее анализа ситуации.

— И тогда она продублировала воспоминания, боясь, что их нельзя будет вытащить из блока памяти?