Полина подняла на него наполненные слезами глаза. Сергей подошел к ней, взял тоненькие пальчики в свои ладони.

— Я понимаю, вам тяжело. Но в нашей жизни стоит только подумать о поражении, и, считай, ты уже проиграл. Но мы-то обязательно победим.

Полина всхлипнула и уткнулась лбом в его крепкое плечо. В креслах, уронив голову на грудь, зарыдала в голос Варвара Апрониановна.

Сегодня в доме легли рано. То ли дневные слезы, облегчившие душу, подвигли к раннему сну, то ли долгий вечер после короткого хмурого дня отправил обитателей дома раньше обычного в объятия Морфея, — только в десять вечера все уже отправились по своим спальням. Даже Сергей, выжидая время, чуть-чуть подремал в своем кабинете. В четверть одиннадцатого он бесшумно прошел в спальню раненого. Назарьев ждал его. Сергей присел в кресла подле постели.

— Я вам обязан жизнью, князь, — обратился к нему раненый. — Посему то, что могу сказать вам — я скажу.

— Почему Полину Львовну хотят убить? — повторил Полинин вопрос Всеволожский.

— Не знаю, — ответил Назарьев.

— А кто, тоже не знаете?

— Очевидно, это человек, близкий вашей семье. И у него есть помощники, по крайней мере были.

— Это ваш человек вытащил Полину Львовну на Тверском бульваре из-под колес кареты?

— Мой. Его звали Василий.

— Почему он следил за ней?

— У нас было такое поручение.

— А охранять ее — тоже вам поручили? Кто?

— Понимаете, некий очень опытный и умный человек организовал в Петербурге что-то вроде сыскного агентства, частного конечно. Зовут его Осип Францевич...

— Штальбаум? — перебил его Сергей.

— Вы его знаете? — удивился Назарьев.

— Несомненно. Это один из лучших знатоков юриспруденции в столице, если не во всей России.

— Так вот именно Осип Францевич поручил мне и двоим моим товарищам, упокой Господь их души, найти некую Сеславину, которая приходится внучкой одному большому человеку, имени которого он нам, конечно, не говорил. Сказал только, что человек сей смертельно болен и желает распорядиться своим наследством по совести. Он просил господина Штальбаума найти эту внучку и составить о ней мнение: каковы ее характер, поведение, манеры, словом, если все ладно, он отпишет ей в духовной свое состояние. Мы сыскали наследницу, а потом и охраняли, ибо ей грозила явная опасность. — Назарьев сглотнул и перевел дух. — Вот, собственно, и все.

— А от господина Штальбаума не было каких-либо намеков относительно того, кто может быть заинтересован в смерти Полины Львовны?

— Ни малейших, — ответил Назарьев.

— А вы сами что об этом думаете?

— Логически рассуждая, какой-нибудь родственник того большого человека, которому в случае гибели госпожи Сеславиной должно достаться наследство. И он вхож в ваш дом.

— Вы уверены в этом?

— Нет, — ответил Назарьев. — Но очень на это похоже. Так думал и Савелий, мой товарищ, которого убил тот, в маске. Надо признать, сей инкогнито очень ловко орудовал кинжалом. Явно имел к этому воинский навык. В вашем окружении много военных?

«Много», — хотел ответить Всеволожский и запнулся. Собственно, холодным оружием владели превосходно все его фронтовые друзья, но человеком, уложившим в рукопашной схватке четырех французов одним штыком, был Болховской!

«Неужели все-таки он?» — мучительно размышлял Сергей, вернувшись в кабинет.

Вспомнилась сентябрьская встреча с Борисом на постоялом дворе.

Он тогда с Полиной, Лизой и Варварой Апрониановной направлялся в Москву, а Болховской ехал из Москвы в Казань. Зачем? Ведь тогда на этот вопрос Болховской не ответил. Сказал что-то вроде «это длинная история» и ловко перевел разговор на попутчиц Всеволожского. Какое же отношение он имеет ко всей этой истории? Сергей дал себе слово, что обязательно узнает все, чего бы ему это ни стоило. А пока надо будет расспросить Полину о ее родне с материнской стороны. Это еще Тевтон советовал сделать. Возможно, многое тогда прояснится...

20

J'homme propose, Dieu dipropose. Сие означает, что бы вы ни задумали свершить, а Господь всегда все по своему усмотрению устроит.

После разговора с Назарьевым отправился князь было в свою опочивальню, но потом передумал и спустился в кабинет, зажег свечи, расположился на уютном диване и уставился взглядом в полутемный расписной потолок. Мысли его все время обращались к Полине. Обида, гнев, горечь перемешались в его душе с щемящей нежностью, страхом потерять ее и желанием защитить, укрыть от всех бурь света эту храбрую птичку-невеличку. Сергей откинул голову и устало прикрыл глаза рукой. В коридоре послышалась легкая поступь, тихо скрипнула дверь, и робкий шепоток позвал его:

— Сергей Михайлович... Серж...

Он с трудом сдержался, чтобы не вскочить с дивана и не сжать ее в объятиях. «Все же пришла. Сама пришла», — мелькнула мысль, и он понял, что все это время мучительно ждал этих легких шагов, этого еле слышного шепота. Полина подошла к дивану, тихо опустилась рядом:

— Сергей Михайлович... Сереженька... Спишь... Благодарю тебя...

Он почувствовал, как шелковистый локон скользнул по руке и теплые, мягкие губы прижались к его запястью. Этого Сергей уже вынести не мог. Он схватил ее за хрупкие плечи и стал покрывать ее лицо торопливыми жадными поцелуями. Потом опрокинул на диван, подмял под себя и, чувствуя, что волна желания скоро накроет его с головой, почти с болью оторвался от ее губ и напряженно взглянул в родные прекрасные глаза.

— Ты — моя! Слышишь! Моя! Поклянись, что никогда не оставишь меня!

Полина еле перевела дыхание, с трудом воспринимая его слова.

— О чем ты?

— Поклянись, что не покинешь меня! — настойчиво повторил Сергей.

— Глупый. Клянусь, что не покину тебя... пока ты сам этого не захочешь, но и тогда...

— Никаких «тогда» не будет. Ты — моя, от каждого волоска на твоей непослушной головке до кончиков пальчиков на стройных ножках.

Необдуманно упомянув о «стройных ножках», Сергей тут же переключил свое внимание на эту соблазнительную часть ее тела, и тут уж стало не до разговоров. Для них распахнула двери волшебная страна, превратив погруженный в полутьму строгий кабинет в уголок Эдема.

Сергей любил ее нежно, не спеша, используя весь свой опыт, накопленный за годы общения с прекрасными дамами. Полина же так мало знала о страсти, ее губы еще хранили вкус невинности, а движения были наполнены неловкой, только что пробуждающейся чувственностью. Но эти прикосновения приводили его в состояние крайнего, почти болезненного возбуждения. Его руки и рот ласкали ее тело, находя самые чувствительные места, и она, как скрипка от прикосновения смычка, чутко отвечала тихими стонами, вздохами, содроганиями, открывая себе и ему сокровенные тайны своего существа. Наслаждаясь ее телом, ее возбуждением, Сергей с трудом сдерживал себя. И вот когда терпеть уже не было сил, он накрыл собой это хрупкое тело и вошел в нее сильным глубоким толчком. Ритмично двигаясь и подчиняя Полину своему ритму, он глухо застонал. С каждым мгновением стон становился все громче, пока не перешел в крик, наполненный страстью и блаженством...