Где он спал этой ночью, после того как ушел от меня?

Когда я подхожу к столу, он встает и отодвигает мне стул. Я сажусь, а Энтони наклоняется — запах его одеколона бьет мне в ноздри — и целует меня в щеку.

— Прекрасно выглядишь, — шепчет он, его губы едва касаются моего уха.

Кровь приливает к щекам.

— Спасибо.

Я сажусь и жду, пока он придвинет стул — интимность момента вновь смущает меня. Он, вероятно, на десяток лет старше, а впереди у нас сколько еще — лет сорок? Когда-нибудь вместе с нами за столом будут сидеть дети…

Я действительно уже не Мирта Перес, а кто-то совершенно другой.

— Как тебе спалось? — интересуется Энтони, когда кто-то из прислуги появляется из кухни и ставит перед нами завтрак: оладьи, яйца и бекон.

— Хорошо, — вру я, не осмеливаясь признаться в том, как непомерно долго я размышляла над нашими отношениями. — А тебе?

— Хорошо настолько, насколько могло быть в таких обстоятельствах, — усмехается он. — Хочешь взглянуть? — он указывает на сложенную рядом с тарелкой газету.

На Кубе я узнавала обо всех новостях и политических вопросах из застольных разговоров отца, и в основном это были лишь страхи и пересуды о неопределенности нашего положения. Есть смысл больше узнать о стране, в которой мне предстоит жизнь.

Я проглядываю заголовки, а муж пристально смотрит на меня. В газете только и речь, что о насилии и убийствах. Судя по всему, из-за какого-то типа по имени Фрэнк Морган Нью-Йорк захлестнула волна преступности, и я невольно задумываюсь над тем, как часто имя моего супруга мелькает на страницах газет в материалах подобного рода.

Я кладу газету.

— А я могу к этому привыкнуть, — говорит Энтони. — Начинать день с того, что ты сидишь напротив меня.

В столовую заходит Гас, и это избавляет меня от необходимости сформулировать подобающий ответ.

— Прошу прощения за беспокойство, — говорит он. — Я подумал, что вам нужно знать: шторм усиливается.

— Что-то серьезное? — спрашивает его Энтони.

— Пока не могу сказать наверняка. Люди заколачивают окна. Конечно, он может вообще пройти мимо. Сейчас кажется, что он ударит ближе к Кубе.

— Значит, мы вовремя убрались из Гаваны, — Энтони поворачивается ко мне: — Хочешь позвонить родным?

К горлу подкатывает ком.

— Да, хотелось бы.

Шторма отнюдь не редкое явление на Кубе, и родители примут необходимые меры, но я в своей жизни повидала достаточно ураганов и боюсь их.

— Мы здесь в безопасности? — спрашивает Энтони у Гаса. — В газете Ки-Уэста говорилось, что до него несколько сотен километров.

— Возможно, будет ветер и дождь. Море будет неспокойным. На лодке выходить нельзя. Надеюсь, что в самом худшем случае нас ожидают день-два плохой погоды. Я буду следить за барометром на случай, если давление станет падать, и слушать радио. С людьми поговорю. Рыбаки всю жизнь на воде. Им я доверяю больше, чем метеорологам. Но если станет худо, тогда мы заколотим окна.

На Кубе приготовлениями к шторму занимается прислуга, но я помню, как отец переживал из-за возможного ущерба для урожая сахарного тростника, который часто страдает от непогоды и политических распрей.

Гас выходит, и мы снова остаемся наедине.

— Какие у тебя планы на сегодня? — спрашивает Энтони.

— Никаких.

— Можешь снова прогуляться по пляжу. Нужно ловить момент, пока погода хорошая.

Судя по формулировке, нам предстоит провести день порознь, и хотя в этой идее нет ничего неожиданного — отец проводил время вдали от матери, посвящая часы делам или общению, — быть замужем за незнакомцем и спать с ним в одной кровати — едва ли увлекательная перспектива.

— Может быть, мы могли бы провести немного времени вместе, — предлагаю я. — Узнать друг друга чуть лучше.

— Ты действительно хочешь узнать меня лучше?

— Мы женаты. Нам предстоит прожить жизнь вместе. Так что да, естественно.

Даже если вся эта ситуация совершенно неестественная.

— И что ты хочешь узнать? — спрашивает Энтони.

— Как ты представляешь нашу совместную жизнь? Как мы будем проводить время, когда приедем в Нью-Йорк?

— Честно говоря, я об этом не думал. Тебя это сильно волнует?

— Нет, просто я никак не могу понять, что меня ждет. Я всегда представляла себя женой, но то было на Кубе. В окружении семьи и друзей. Я думала, что выйду замуж за одного из мальчиков, с которыми росла, и мы поселимся неподалеку от моих родителей.

— Ты не хотела уезжать.

— Я согласилась выйти за тебя, — ровным голосом говорю я, не желая разматывать огромный клубок обуревающих меня эмоций. Хотела ли я уехать из дома или нет — не самый простой вопрос. Учитывая крах, постигший репутацию моей семьи, перспективы у меня были не из радужных, и я выбрала наилучший вариант, пусть даже совсем не так представляла себе свое будущее.

— Я прекрасно проводил время в Гаване, — замечает Энтони, — но бизнес у меня в Нью-Йорке, и, если отсутствовать слишком долго, мои враги оживятся и попытаются прибрать его к рукам. Я и так задержался дольше, чем следует.

При слове «враги» у меня пробегает холодок по спине.

— И много их?

— Врагов?

— Да.

— Судя по всему, немало. Путь к богатству всегда усыпан трупами.

У него вырывается смешок, а я чувствую, как бледнею.

— Я тебя огорчил, моя маленькая законопослушная девочка? — Он оценивающе прищуривается. — Полагаю, ты прочитала кое-что в газете. Мир, в котором живу я, не особенно отличается от мира политиков. Люди хотят власти, потому что думают, что она сделает их неприкасаемыми. И они готовы пойти на все, лишь бы эту власть у них не отняли.

— А твоя власть делает тебя неприкасаемым?

— Неприкасаемых не бывает. Верить в обратное — полная глупость. Власти всегда мало, в этом вся штука. Ее всегда хочется больше.

— Если так, тогда этот мир не особенно отличается от светского круга, — размышляю я, пытаясь разрядить обстановку и вспоминая негласную иерархию в Гаване и власть, которой мы обладали, шелестя юбками и щелкая веерами. Лучше уж это, чем воспоминания о трупах вдоль дороги, кружащих над ними насекомых, и запахах смерти и разложения, неизменно сопутствующих этой власти.

— Полагаю, нет. Я наблюдал за тобой в Гаване. Видел, как люди поворачивали головы, когда ты проходила мимо. Даже после семейного скандала вы остались силой, с которой надо считаться. В Нью-Йорке у тебя все будет отлично.

— Не уверена.

— Будет-будет. Но даже если ты там придешься не ко двору, плевать. Тебя все равно будут уважать.