не задумываясь, вскинула правую руку. И баба Тоня, перекинув сковородку в левую, победно хлопнула меня по ладони.

То есть… попыталась хлопнуть. Ее ладонь прошла сквозь мою. Встретившись взглядами, мы разом вспомнили о том, что было до прихода хама-трактирщика.

Я сделала шаг назад, закрывая дверь.

Эта женщина – совсем чужой мне человек, я знаю ее второй день. И наверняка при других обстоятельствах мне и общаться с ней бы не хотелось. Но здесь и сейчас она, наверное… как ни странно, самая близкая моя родственница. Даже единственная. Просто потому что мы с ней из одного мира. И как бы там ни было, мы в одной лодке.

Наверное, не стоило напоминать ей о том, что она мертва. Или что больше не хозяйка в собственном доме. Поговорить нам было надо, но это было… жестоко.

– Баба Тоня, – я отвела глаза. – Вы… извините. Я не хотела вас обижать. Просто…

– Да чего там, – она опустила плечи. – И ты уж прости, а? Сама знаю, дура старая, поганый мой норов… отродясь никому спуску не давала. Тебе бы с тем начальством не ругаться, а я еще хужей только сделала…

Что сказать, я не знала. Баба Тоня действительно сделала хуже, да и подслушивать ей не стоило – хотя я уже понимала, что оставаться в стороне от любых событий вовсе не в ее характере, и мне придется с этим как-то смириться. Наверное, нам еще не раз предстоит выяснять отношения. Но сейчас она, похоже, действительно раскаивалась.

– А здорово вы этого пузана сковородкой приложили! – я ободряюще улыбнулась, и призрачная старушка, тут же выпрямившись, приосанилась и подбоченилась.

– А то ж! Баба Тоня со сковородкой – сила!

– Страшная сила! – искренне согласилась я.

8.2

Наведаться в трактир наискосок я планировала и раньше, а после визита толстяка только утвердилась в своем решении. Нет, позавтракать-то можно было и дома, пироги из вчерашней корзины еще остались. Но, думается мне, как бы ни складывались обстоятельства дальше, а союзники, да и просто друзья в новом мире, мне наверняка пригодятся.

Не откладывая дела в долгий ящик, я сгребла заработанные монетки в свою сумку, которую прихватила с собой, туда же сложила одну из двухцветных свечей, взяла с бабы Тони клятвенное обещание не пугать прохожих, высовываясь из стены, заперла магазин на ключ и направилась через дорогу.

На меня по-прежнему оглядывались и выводили перед собой круги, но я уже не обращала на это внимания. Чего уж там, сама понимаю – ко всему прочему я еще и одета, мягко говоря, экстравагантно даже для этого мира. Черная мантия до пят не оставляла надежды, что кто-то примет меня за мирную местную жительницу.

Трактир, вопреки моим ассоциациям с этим словом, выглядел чистым и опрятным. Правда, мебель в точности соответствовала ожиданиям – грубо сколоченные деревянные столы и скамьи, такая же грубая барная стойка. Под потолочными балками подвешена на цепях конструкция, напоминающая тележное колесо, на которой располагалось несколько свечей. Несмотря на утреннее время, свечи горели – при этом в зале было очень светло, несмотря на слишком маленькие окна.

Зато на окнах висели клетчатые занавески, все столы были выскоблены до блеска, а на барной стойке вместо пивных кружек стоял даже стакан с букетиком полевых цветов. Наверх, на второй этаж, прямо из зала вела узкая лестница с деревянными перилами. За барной стойкой располагалась дверь, судя по всему, на кухню – именно оттуда тянуло ароматами свежей выпечки и жарящегося мяса.

А вот посетителей в трактире не оказалось. Может, рано еще?

Женщина, на скрип входной двери радостно кинувшаяся в зал из кухни, при виде меня замерла, будто споткнувшись, и чуть сдвинула брови.

Мать Паськи оказалась высокой, крупной, статной красавицей с толстой русой косой, перекинутой на объемную грудь. Одета она была в простое, но опрятное серое платье с двумя рядами мелких пуговок спереди. Подол закрывал широкий белоснежный передник.

А ведь ей, пожалуй, и тридцати нет. На вид лет двадцать семь – двадцать восемь, вряд ли больше. Рано вышла замуж, рано родила, рано овдовела.

А у того толстяка губа не дура!

– Здравствуйте! – я решила заговорить первой.

– И тебе здравствовать! – голос у женщины оказался под стать ей: глубокий, низкий. Она вдруг поклонилась в пояс, а выпрямившись, настороженно прищурилась. – Благодарствую за помощь, госпожа ведьма. С чем пожаловала?

Я пожала плечами.

– Познакомиться зашла. Соседи как-никак. Я Арина.

В этот момент из кухни выглянул Паська, а при виде меня радостно подскочил и, не обращая внимания на материнское шиканье, затараторил:

– Госпожа ведьма Арина! А к нам вчера толстый Багус заходил! Ух и орал! А мне пацаны не поверили, что я к тебе сам ходил! И в привидение не поверили! Госпожа ведьма Арина, а может, ты им покажешь, как в кошку превращаешься?

Не удержавшись, я засмеялась. Похоже, Паська уже и сам забыл, что видел, а что выдумал для красного словца.

Женщина, чуть наклонив голову, смерила меня внимательным взглядом. Уж не знаю, что она в итоге разглядела, но черты ее наконец разгладились – и она широко улыбнулась.

– Данута я. Проходи, госпожа ведьма. Гостям, что с добром пришли, здесь всегда рады.

8.3

История Дануты оказалась проста и незамысловата. Муж был изрядно старше нее. Тем не менее, ладили они вполне неплохо, а удачно расположенный неподалеку от городских ворот трактир позволял и вполне прилично зарабатывать.

До тех пор, пока трактирщик Карась не подхватил от кого-то из проезжих лихорадку, от которой и сгорел за считанные дни. Как ни странно, Дануту хворь не задела, а Паська как заболел, так и выздоровел. И недобрым языкам это тотчас дало повод подозревать молодую вдову. Гуляли слухи, что будто бы женщину видели у дома ведьмы Магиры, а дальше предположить несложно.

Посетителей, желающих пообедать в этом доме, резко поубавилось. В этот-то момент и появился на улице второй трактир – всего в нескольких зданиях от первого. У толстого Багуса это заведение было уже третьим – в нашем мире его бы назвали сетевиком. Раньше открывать еще одну едальню на этой улице не было никакого смысла – завсегдатаи привыкли ходить к Карасям.

Впрочем, Данута и теперь считала, что могла бы ужиться с Багусом вполне мирно. В конце концов, у нее любили обедать семьи приезжих, останавливались зажиточные купцы, а порой и благородные господа захаживали. У толстяка же собирались веселые буйные компании и рекой лился дешевый хмель.

Но Багус