только вы позвонили. Кстати, я очень ждал встречи с вами и даже не ожидал, что она произойдёт так скоро.

На лице Хейма мелькнула надежда, словно у пациента, которому сообщили, что он абсолютно здоров и его выписывают из госпиталя.

— Кажется, я знаю, как вам помочь, мсье Хейм! — любезным тоном произнёс я.

— Боже! Правда? Как мило с вашей стороны, мсье Рууд, что вы не отказались от меня и пригласили на очередной разговор, я так надеялся на вас, места себе не находил.

Мой посетитель благодарно прижимал руки к груди, глаза его сверкали. А у меня в памяти возникала то загадочная улыбка Мойры, то лицо живого покойника Бернарда — худое, известково-бледное, бесчувственное. Стоит ли верить этим нездешним силам?

Я сомневался, сработает ли мой план А, но предложил Хейму расположиться в кресле и выслушать меня.

— Ваша история, мсье Хейм, как говорится, «задачка со звёздочкой», и, как я уже понял, с вами не соскучишься.

Гость молча согласился с этим вступлением.

— Не уверен, действительно ли я мудрый человек, но…

— Но вы совершаете благородный поступок.

Натан Хейм закинул ногу на ногу, и я сделал вывод, что он любит перебивать собеседника, заканчивать за него фразы, и не потому, что он человек невоспитанный или пытается блеснуть интеллектом, нет, он внимательно слушает, всё пропускает через сердце и искусно дополняет чужую речь своими мыслями. В нём не чувствовалось никакой замкнутости и недоброжелательности, скорее, он был обтекаем, терпелив.

Я старался побороть свою растерянность, но выстроить мысли в логичную речь было непросто. Хейм, словно чувствуя моё состояние, не улыбался. Мы смотрели друг другу в глаза, он искал в моём взгляде готовность помочь, а я старался разглядеть на его лице правду, которой мне не хватало для понимания истории.

— Вы… — запинаясь, начал я. — Вы должны рассказать мне всё о своей жизни, с самого начала, только тогда я смогу помочь вам. У меня в голове родился, кажется, действенный план, но без вашей биографии я не смогу привести его в действие.

— Да-да… Гм… С чего же начать? — спросил Хейм.

На его лице появилась смущённая улыбка. Думаю, он принял меня за волшебника, способного изменить всё одним взмахом руки. Невооружённым глазом было заметно, что этот человек искренне рассчитывает на меня, полагается на моё всесилие.

— Вы не возражаете, если я буду фиксировать на бумаге кое-какие моменты? Не хочу, вернее, не могу упустить что-нибудь важное! Да, и будьте предельно откровенны в нашем… интервью.

Хейм безоговорочно согласился.

— Откуда вы родом?

— Я родился во Франции, в Нормандии. В семье я был единственным ребёнком. В один ужасный день, когда мне исполнилось семь лет, мои родители отправились в столицу на несколько дней, и больше я их не видел, они не вернулись. Нам сообщили об ужасной катастрофе на железной дороге. Так я остался сиротой. Меня растила и воспитывала приехавшая из Польши бабушка Ева (точнее, Эва Хайман, мать моей матери). Кстати, она не разрешала называть себя бабушкой, ей нравилось, когда я говорил просто: «Эва». Как только мне исполнилось пятнадцать, я перебрался в Канны. Устроился там на работу: рано утром, ещё до открытия ресторана, и поздним вечером, дождавшись на скамье ухода последнего клиента, я мыл полы. Заработав какой-никакой капитал на первое время, я отправился в Париж — город романтики, сумасшедших возможностей и интересных людей. Там я работал «правой рукой» повара одного престижного заведения, мой шеф был славным парнем, и благодаря ему я зарабатывал себе на жизнь.

— Вы были помощником повара?

— Нет, — твёрдо ответил Хейм. — Какое там… Я выносил мусор, мыл полы на кухне, в зале и туалетах, отгонял бродячих собак и травил крыс в подсобках, иногда мне разрешали разгружать продукты, но поварского ножа в руки не давали.

— И долго вы так работали?

— Вечность! Целых два года! — смеясь, ответил Хейм.

Продолжая смеяться, он устремил на меня взгляд, чтобы понять реакцию на свои слова. Наверное, моё лицо в полной мере отразило изумление: как человек, разъезжающий на роскошной машине, одевающийся от-кутюр, мог работать уборщиком? Где же наследство погибших родителей? А бабушка Эва, неужели она тоже ничего не оставила внуку?

— А как же ваша бабушка? Она осталась одна?

Хейм нахмурил лоб и почесал щёку.

— Нет, она умерла. Потому мне и пришлось переехать: кто сумел бы найти со мной общий язык, кто стал бы моим опекуном и заботился бы лучше моей дорогой Эвы? — с горечью произнёс он.

На лице Хейма отразилось опустошение, смешанное с тихой печалью. Он словно забыл обо всём на свете. Очевидно, бабушка была чрезвычайно важным человеком в его жизни.

Я сразу же извинился за глупый вопрос, выразил соболезнования, а затем замолчал.

— Она научила меня жить, как она выражалась, «эту отвратительную жизнь».

Я сосредоточенно смотрел на своего собеседника. Может быть, именно в рассказе о его семье я найду важные для себя детали?

— Эта женщина была кладезем женской мудрости, хитрости и любви. Часто повторяя: «Нет ничего хуже пыли и жадности — от обеих нужно избавляться как можно быстрее!», она привила мне замечательные качества: щедрость и аккуратность. Она могла сделать деньги из воздуха, купить подешевле, перепродать подороже, а разницу — себе в карман. Благодаря её ловкости мы и жили, причём довольно неплохо, грех жаловаться.

— Мсье Хейм, заранее приношу тысячу извинений, можно задать один неэтичный вопрос?

— Задавайте. Я отвечу честно.

Я поднялся и прошёлся по кабинету, не глядя в лицо Хейму.

— Скажите, ваша бабушка была еврейкой? Я не видел её ни разу и весьма сожалею, что не знаком с ней, но ваше описание слишком уж напоминает стереотипные представления о евреях.

— Да, Эва была польской еврейкой.

Словно ощутив какую-то неловкость, Хейм отвернулся.

— Вы еврей по материнской линии?

— Да.

— Ясно. Продолжайте.

— Думаю, поляки были от неё без ума, — гордо произнёс господин Хейм. — Достаточно было ей войти в магазин, салон или библиотеку, как все улыбались и смотрели только на неё. Несмотря на солидный возраст, она светилась изнутри неимоверной красотой, энергией. В её жилах текла жажда жизни! Эва страшно любила командовать, контролировать и советовать. Она, словно хитрый и ловкий червячок, проползала, вмешивалась в отношения знакомых… Звучит не слишком красиво, но благодаря ей многие семьи, находящиеся на грани развода, сумели сохранить брак…

Позже Хейм вспомнил о своеобразной манере речи бабушки Эвы и попытался её воспроизвести:

— Натаниэльчик, солнышко, почему ты ничего не ешь? Посмотри, какой ты щуплый! Боже правый! Одни рёбра, которые можно пересчитать, да торчащие коленки! Я сделала тебе бутерброды, иди и ешь, тебе нужно поправиться!