бы в следующий раз встретиться не в редакции, а где-то в приличном месте… может быть, мы продолжим в более приятной обстановке? Можно посидеть в баре на Бурсо, владелец заведения — мой близкий друг, поэтому я там особенный посетитель, — с задором предложил я.

— Не вижу ни одной причины отказаться от вашего приглашения, — охотно согласился он. — Мне нравится эта идея!

После этого мсье Хейм пожал мне руку на прощание и покинул мой кабинет. Наблюдая в окно, как он усаживается в свой великолепный автомобиль, я так и эдак вертел в уме услышанную историю.

До сих пор я думал, что мною руководят непосредственность, эгоизм и приземлённость. В этом я жил и, должен признать, был вполне доволен собой. Но рассказ Хейма так сильно перевернул мою душу, что я волей-неволей задумался, не сыграли ли безумные мойры злую шутку с судьбами всех людей, встретившихся Натану в жизни: его бабушки, родителей, Авелин Гишар и меня, не ждёт ли нас всех трагический финал.

«Ну уж нет, — твердил я себе, — слишком жестоко играть так с людьми».

Целый час я просидел в кабинете, пытаясь сопоставить жизни узниц концлагеря, родителей Натана, нравоучения Бернарда и эгоистичной гречанки, стремящейся сделать из меня настоящего мужчину. На протяжении всей беседы я внимательно присматривался к Хейму, стараясь улавливать каждое его движение, и то и дело говорил себе: «Вот он сидит передо мной, искренний, честный, простой, да ведь он человек чистой души! Таких людей я ещё не встречал! Разве можно бросить его в беде? И стоит ли сердиться на него за то, что просит моей помощи?»

Эти мысли разгорячили меня. Я вылетел из кабинета, помчался по лестнице, перескакивая сразу по две ступеньки, подбежал к своему автомобилю. Рванул с парковки и, дерзко лавируя в потоке машин, полетел к Мойре Шахор.

По-хорошему, ехать до неё было не меньше получаса, тем более что я попал в самый час пик. Каково же было моё удивление, когда я добрался до дома гречанки за десять минут. По пути не попалось ни одной пробки, а когда я подъезжал к светофорам, они неизменно горели зелёным светом. Как будто некие высшие силы наблюдали за мной и помогали, убирая с пути малейшие препятствия.

Дверь в квартиру гречанки оказалась не заперта. Я толкнул её и бесшумно вошёл в прихожую. Там царил полумрак, но на дереве, служившем вешалкой, я увидел знакомую чёрную широкополую шляпу-федору. Значит, живой покойник здесь!

Я прошёл прямиком в гостиную. Тяжёлые тёмно-зелёные шторы на окнах создавали густой полумрак. Лишь на столе горела свеча, отражаясь в хрустальном шаре. Мойра лежала на диване, уткнувшись лицом в спинку, а Бернард сидел за столом, храня напряжённое молчание. Казалось, он ловит каждый вздох своей спящей госпожи. Он молча кивнул мне и поднёс палец к губам, приказывая не шуметь. Но Мойра почувствовала чужое присутствие, повернулась и открыла глаза. Она улыбалась загадочно, как готическая кошка, но в глазах её светилась затаённая тревога.

— Вы уже не бледнеете от страха, мсье Рууд, — холодно произнесла она.

Сегодня Мойра предстала передо мной равнодушной независимой дамой с ледяным сердцем и властным характером. Она разлеглась на диване, как прекрасная змея, извивающаяся, холёная, сытая, она подмечала мои взгляды, читала невысказанные фразы и прерывала меня на полуслове.

Я смотрел на неё уже без восхищения и страсти. Я видел в Мойре живую книгу причин и следствий, вопросов и ответов. Казалось, моё напряжение неведомыми путями передаётся мадам Шахор и Бернарду. Нас окружила невыносимая духота.

— Скажите честно, бабушка и родители Натана Хейма пострадали от рук ваших сестёр?

На мгновение взгляд Мойры стал злобным, словно её охватил внутренний гнев. Она попыталась изобразить на лице весёлое недоумение, но я схватил её за руку так крепко, что на ней проступили красные полоски.

Жалобным тоном гречанка заговорила:

— Да! Да! Да! Это результат их дурацких забав! Не сжимайте мне руку так сильно!

От злости я хотел ударить её и, без сомнения, сделал бы это, тем более что мертвец Бернард не вмешивался в наш диалог.

— Эти идиотки избирательно портят жизнь людям, так получается? — закричал я. — Отправляют в концлагеря, подстраивают аварии, что ещё? Признавайтесь, что уготовано невинному еврею и его любимой? Они оба погибнут? Или он один? Или только она?

— Я и вправду не знаю, что их ждёт! И что суждено вам, я тоже не знаю! Было бы лучше, если бы вы занимались своей журналистикой, а не спасали чьи-то души… — вырвавшись из моих рук, сердито ответила Мойра.

— Как же мне узнать, что ждёт Натана Хейма? Вы же умеете читать мысли, должно быть, умеете и заглядывать в судьбу человека!

— Я пряду нить судьбы, а не заглядываю в неё и тем более не меняю, — возразила Мойра.

Вскочив с дивана, она заметалась по комнате. Её длинная тёмно-синяя туника, расшитая золотыми звёздами, шелестела, напоминая шипение змеи.

— Может, дашь ему отвар, госпожа? — вдруг вмешался покойник.

— Нет! — огрызнулась гречанка.

— Да! — закричал я. — Дайте мне чёртов отвар!

Я был сам не свой, хотя не понимал, о каком отваре идёт речь. В гневе и отчаянии я посмотрел прямо в лицо Мойре, чтобы показать: я не уйду с пустыми руками.

— Пожалуйста, Мойра… Это очень важно.

Позже я понял, что именно этого она и добивалась: чтобы я пришёл во второй раз, осыпал её гневными вопросами и потребовал дать мне отвар. Она хотела, чтобы я переубедил её, настаивал на своём, чтобы она открыла мне глаза на всех, чьи чувства и жизни были уничтожены глупыми книжными сюжетами. Она заранее спланировала всё это!

Мойра остановилась и вонзила в меня внимательный взгляд. Глаза её почернели ещё сильнее, даже белки их стали невероятно тёмными. Она уже давно поняла, что я вновь и вновь буду приходить к ней с расспросами, ей нужно было облегчить свою душу и спихнуть на меня проблемы чужого мне человека, она загорелась навязчивой идеей превратить слабака в мужчину.

Разве можно так делать! Мойра и представить себе не смогла, насколько мучительными для меня будут эти перемены, она просто презрительно наблюдала, как я схожу с ума. Тогда я осознавал это не разумом, а скорее интуитивно, поэтому всей душой ненавидел её.

— У меня есть один флакончик, — сказала мадам Шахор, нарушив тяжкое молчание, висевшее в гостиной.

— Напиток древнегреческих богов? — выпалил я с изумлением и смутной надеждой.

— По русско-еврейскому рецепту, — ворчливо ответила Мойра. — Я гречанка наполовину, мои сородичи по материнской линии — русские евреи. Даже моя фамилия Шахор означает на иврите «чёрный». Русские прабабушки научили меня готовить волшебные снадобья из трав.

Я взял