объявшая низ живота, лишила несчастного посла, на некоторое время сознания. Но приведенный в чувство, бедолага был вынужден чувствовать всю полноту боли и издевательств, со стороны своих мучителей.

— Поднесите плату за верную службу: бывшему лагару энси священного Нибиру; бывшему лагару наместника Ур-Забабы; бывшему лагару наместника Лугальзагесси; а ныне, личному поверенному проводника божественной воли Аш-Шу! — Слышалось отзвуком в полутемных чертогах, торжественная речь подручного пустынного правителя.

Тяжелые мешки, столько висевшие у него в подбрюшье, тяжелым грузом провисали теперь у него в утробе, в тысячу раз умножая страдания. Теперь-то, до них никто не мог добраться, своими падкими до чужого добра руками. Теперь это золото, всецело принадлежало ему, или он принадлежал этому золоту. Ибо претерпевая от него невыносимые муки, он сам теперь не мог избавиться от этого.

— Погодите! — Остановил Аш-Шу палачей, передав им свой нож, когда они сделали последний стежок и муки боли прорывались из глотки несчастного. — Возьмите посуленное мне!

Нож пурусханской работы легко полоснул живую плоть, и, скользнув змеей, язык оказался в руках головореза. Палач с почтением поднес вырезанный "дар лагара, своему повелителю". Исполненая кровью, глотка, лишенная языка, издавала лишь клокотание; насаженный на кол воевода, так же, не имел больше сил для своих проклятий. Крики и стоны умирающих, перестали оглушать пустынника, и он мог спокойно продолжать наслаждаться разговором.

— Итак, следует отправить вестника с сообщением Лугальзагесси, об измене его воеводы в сговоре с местным главным советником, и о переходе его с десятком уммийских воинов на сторону врага. Сообщить о порушении им, нашего с государем договора, с оговоренной платой за службу моим воинам. И пусть он, не беспокоится о каре изменникам и заговорщикам. Мы как его верные друзья и союзники, уже о том позаботились.

— Что Магару, живот прихватило? — Заметил Аш-Шу, обеспокоенность и сомнение в лице подручного.

— Не прогневайся повелитель, но я боюсь, что Лугальзагесси не поверит, что мы не ведаем о том, кто стоит за порушением договора, и не замедлит к возмездию. — Склонившись в поклоне, отвечал миролюбивый Магару.

Уважая мнение своего верного последователя, и зная его искреннее сожаление о противоречии ему, пустынник его успокоил:

— Не нами нарушен уговор, Магару, и не нам бояться возмездия за его порушение. Пусть Загеса боится гнева своего господа, коим он клялся платить за наш союз с ним, коим клялся разделять с нами плоды побед. Вот мы и оставляем наше послание ему, чтобы не забывал впредь, что уготовано клятвопреступникам. Пусть помнит об этом, прежде чем снова захочет обмануть нас. Пусть и другим будет наука: прежде чем крутить хвосты, нужно сена нагрести.

— Увы, Загеса не так мудр. Он все еще полагается на когти и кроличьи лапки, доставшиеся от батюшки, и поливает себя дурманом. Боюсь, его скудный разум мало что удержит в памяти. Для того, чтобы этот урок пошел ему впрок, нужно ему туда его вбить.

Слова мудрого советника, привели Аш-Шу в некоторое замешательство. Чтобы не выдавать своих смятений, он разрешил говорить подошедшим кингалям ополченцев.

— О, повелитель, воины не знают, что делать с пленными. Они бы их побили сами, но вовремя подоспели ваши ребята и не позволили совершиться самосуду.

— Разве насилие в городе, кто-то остановил??? — Удивился Аш-Шу.

— К несчастью, наши люди слишком злы и утомлены долгим ожиданием, чтобы кто-то мог их удержать от этого. Но они, взросшие на почитании лучших людей, все же понимают последствия причинения вреда вельможам, даже если это враги. Нами вызволен совет старейшин Нибиру. И мы передаем их на суд досточтимого царя пустынь, в надежде, что решение старшего среди нас, каким бы оно ни было, разрешит этот трудный вопрос.

— Что ты, говорил, Магару? Вбить? Что ж, если наш царек столь недалек, вобьем ему памятку в голову. — Пустынник, отпустив кингалей, благодарил божественное провидение за то, что вовремя послали ему это озарение. — Сколько в совете мест? Десять?

— Двенадцать.

— Вот и раздобудьте двенадцать гвоздей.

— Не гневайся господин, но моему разуму не дано постичь мыслей творцов неба. Как это поможет укрепить память лугаля? Сомневаюсь, что смерть нибирийских сановников, тронет сердца уммийцев.

— Потому, ты просто человек Магару, смертный в своем духе. И не пытайся постичь непостижимое, а только слушай волю неба. Где уммийцы?

— Думаю, вскоре будут здесь. Хорошо бы покинуть город вовремя.

— Об этом не беспокойся, наши верные люди с нами, а сброд мы всегда сможем набрать новый. Где стража нашего энси, который восседает на престоле с нашей помощью?

— В яме, ждут своей участи. Но их только пятеро, остальные пали в сражении.

— А где их тела?

— Думаю, так и лежат где их застигла смерть.

— Соберите то, что еще осталось от их вооружений и доспехов.

— А как же трупы?

— А трупы. Те, что поцелее, несите сюда, а остальные…. Что ж, придется видимо, кому-то из стражей города побыть уммийцем. Пусть изображают гордость, оказанным им почетом. Изображали же они радость от нашего прихода.

— А как быть с сановниками?

— Да гоните их прочь! Если им посчастливиться, может быть переживут сегодняшний день.

Насмерть перепуганный селянин, дрожа всем телом в ожидании своей участи, все еще стоял на коленях. Проходивший мимо воин, из личной стражи Аш-Шу, небрежно буркнул согбенному новобранцу:

— Что захолонул? Повелитель любит хорошую шутку.

***

— Радуйтесь, вам выпала великая честь, заседать в совете Нибиру. — Радушно встретил уммийцев Аш-Шу, когда привели пленников.

— Нет радости в смерти, для тешения честолюбия дурака. — Мрачно возразил один из пленных. — Лучше отпусти нас и сам убейся, этим ты окажешь нам великую честь.

— Я вижу, воины Недоразумения, столь же заносчивы как их са-каль. А другие, столь же дерзки? — Аш-Шу уперся глазами в уммийцев.

Не выдерживая прожигающего взгляда пустынника, каждый из воинов, даже мрачный смельчак, опускал глаза, когда тот встречался с ними. И только один, самый молодой, глядел смело и даже весело. Удивленный странным поведением, пустынник еще больше удивился, когда парень с ним заговорил:

— Отчего великий лугаль пустынь, называет нашего са-каля недоразумением?

Оторопев от наглости, Аш-Шу все же ответил:

— Оттого, что это его имя.

— Великий лугаль, это имя дали ему родители, чтобы оградить от козней чародеев.

— Отчего, ты называешь меня великим?

— Я восхищаюсь тобой, великий государь.

— Если надеешься выслужить себе помилование, не старайся, это тебе не поможет.

— Я знаю. Но, я все равно восхищаюсь тобой. Я буду счастлив, умереть для тебя.

— С чего это вдруг? — С неприятием спросил Аш-Шу, приевшись к похвалам ради милости.

— С детства я слышу сказки, о вольном воителе пустынь, разворошившем гнездо разврата, в