— Понятно, — Назаров поднялся из-за стола. — Сейчас я вам поесть раздобуду.

— Не надо, Иван Николаевич, пища потом. Поспать… Может, скоро опять через линию, через пекло это… Поспать…

Назаров помог Позднякову добраться до нар. Потом он почти волоком дотащил туда спящего Куприянова, укрыл обоих плащ-палаткой.

Бормотов и Глахов пришли через полчаса. Мокрые, усталые, сапоги доверху залеплены глиной. Они прямо прошли к столу, сели на лавку. Только тогда поздоровались.

— Что нового, Иван Николаевич?

Назаров рассказал о донесении Позднякова. Бормотов взглянул на спящих на нарах:

— Да, погодка… Пусть спят до утра. Завтра мобилизуем всю нашу разведку. Значит, срок трое суток? Надо успеть. А теперь и нам, Иван Николаевич, уснуть надо. Часа три…

8

Перед рассветом Толю Шумова разбудил дневальный:

— В командирскую землянку, живо!

Толя подтянул ремень на телогрейке, схватил свою винтовку. Шагнул было к двери, но вернулся к нарам. Пошарив рукой в головах спящих партизан, он нашел свою шапку. Надел, ощупал: не задом ли наперед?

От большой, продолговатой землянки, где жили партизаны, до командирской двадцать шагов. Толя пробежал их одним рывком, разбрызгивая с кустов капли.

Командир и комиссар сводного отряда сидели на лавке у стола. На нарах спали Назаров и еще двое, укрытые плащ-палаткой. У Назарова сапоги чистые, даже подметки вытерты, а у людей под плащ-палаткой голенища залеплены глиной, уже подсохшей. При свете коптилки Толя успел заметить это. Он стукнул прикладом винтовки о землю, вытянулся.

— Партизан Шумов прибыл по вашему приказанию!

— Хорошо. Здравствуй, товарищ Шумов! — голос Бормотова был хрипловатым, простуженным. — Подойди к столу. Тебе, Толя, мы решили поручить важное дело. Надо идти в Осташево.

— Я готов, товарищ комиссар! — Толя прижал к себе винтовку.

Бормотов протянул руку, взял винтовку, прислонил ее к столу.

— Слушай внимательно, Толя. В Осташеве сейчас гитлеровские войска. Надо узнать, какие это части. Сколько у немцев танков, тяжелых орудий и минометов. Надо установить, какие войска двигаются по шоссе на Волоколамск, а какие — по дороге на Рузу. Задача трудная. Как ты думаешь ее выполнить?

Толя ответил медленно, рассудительно:

— Проберусь в Осташево. Повидаю школьных дружков, расспрошу их. Ребята много знают! Потом походим по тропкам вдоль дорог, посчитаем, куда и сколько ползет фашистов.

— А что, неплохо, Алексей Михеевич? — Бормотов, оживившись, обратился к Глахову. — Доверим партизану Шумову ответственное дело?

— По-моему, доверить вполне можно, — согласился Глахов. — Пусть Толя расскажет, кто у него приятели в Осташеве и почему их родные не эвакуировались.

Толя рассказал все, что ему было известно. Бормотов и Глахов внимательно выслушали. Потом наметили путь, по которому разведчик будет пробираться в Осташево.

— Зайди в Шахолово к председателю колхоза Илье Чучелову. Возьми у него с полпуда ржи. Он тебя и покормит, — сказал Бормотов.

— А зачем рожь?

— Если где остановят немцы, говори, на мельницу идешь.

Бормотов встал с лавки, обнял Толю за плечи.

— А теперь, дорогой мой, выкладывай-ка все из карманов на стол.

— У меня ничего такого нет, Александр Иванович, — растерялся Толя. — Вот граната, вот патроны к винтовке…

Бормотов рассмеялся:

— Ничего такого, а!.. Пулемета только не хватает. Да за один патрон немцы тебя повесят. Все выкладывай.

Десятка четыре патронов, граната, финка в самодельном чехле лежали на столе.

— Все?

Бормотов велел расстегнуть телогрейку, приказал:

— Отвинти все значки. Комсомольский билет сдай мне. Вот так. Имя свое можешь сохранить. Но, пока ты в разведке, фамилию себе выдумай другую. И дом и родственников тоже придумай.

— Понятно, товарищ комиссар! Разрешите выполнять?

Глахов вдруг заговорил тихо, очень серьезно:

— Ты знаешь, Толя, что и как делать. Но всего предусмотреть невозможно. Дело опасное, и надо быть осторожным, умным, хитрым. Ничего не записывай, все храни в памяти. В школе ты хорошо учил немецкий язык, но на время забудь об этом. Ты — малограмотный, туповатый, из глухой деревни. Речь и поступки твои должны соответствовать этому. Все, что ты узнаешь ценного, мы немедленно передадим командованию Красной Армии. И когда генералы будут разрабатывать боевой план, возможно, им помогут сведения, добытые комсомольцем Анатолием Шумовым. Вот… А теперь иди. Отнеси в землянку винтовку и пришли к нам Володю Колядова. Он тоже получит задание.

Когда Шумов шагнул к двери, Бормотов окликнул его:

— Минутку, Толя! Возьми у кладовщика сала и сухарей. Вернуться ты должен через сутки, не позже. И вот еще что… Мать твоя просила тебе передать привет. Она здорова.

Когда Толя вышел, Глахов сказал озабоченно:

— Пойду проверю, чтобы ребята еду с собой взяли. А то ведь это такие головы…

Через четверть часа Володя Колядов тоже получил задание: с другого пункта, из Курова, наблюдать за движением вражеских войск на Рузу и получить сведения от подпольщиков на мельнице. Два дня назад повидать «смоленских» Володе не удалось: партизанский дом был «закрыт». Теперь его путь лежал опять в ту сторону.

9

С мешком за плечами Толя шагал к Осташеву. За редколесьем показались дома Шульгина, потом Солодова. Обе деревни Шумов обогнул задами. Взойдя на пригорок, он увидел Свинуховский мост через Волошню. На мосту стоял патруль. Солдаты, облокотившись на перила, смотрели вниз, на черную воду.

Едва Толя ступил на изрубленные гусеницами танков доски моста, раздался окрик:

— Хальт!

Один из солдат, высокий, с натянутыми на уши отворотами пилотки, вскинул автомат. Толя заметил, как палец гитлеровца лег на спусковой крючок.

«Все!» — мелькнуло в мозгу разведчика. Черный зрачок автомата глядел ему прямо в лицо. Один миг, и ствол брызнет горячим свинцом. Толя похолодел. Словно тонкая льдинка сломалась в его груди, мгновенно растаяла. Ноги и руки стали чужими, кровь застучала в висках. Это был страх, настоящий, неведомый ранее страх смерти.

«Надо быть умным, хитрым…» — пронеслись в памяти слова.

Толя сбросил мешок. Из дырочки шва струйкой посыпалось зерно.

— В Осташево, на мельницу иду, рожь смолоть надо.

Гитлеровец брезгливо пнул мешок носком ботинка, опустил автомат. Потом он вынул из кармана шинели сигареты, закурил и отошел к своему напарнику, стоявшему у перил.

Толя взвалил мешок на плечо, тихо зашагал по мосту.

Отойдя метров полтораста, он вытер рукавом телогрейки холодный пот, бисером выступивший на лбу и переносице.

До самого Осташева Шумов мысленно ругал себя за минутную слабость. Паренек наивно полагал, что есть люди, которым неведомо чувство страха.

Осташево стало неузнаваемым. Разбитые и сожженные дома. На обочинах дорог — трупы лошадей, перевернутые вверх колесами машины, исковерканные тягачи, повозки, закопченные танки, обгорелые мотоциклы. На щите одной из гаубиц Толя прочитал: «Рейнметалл. 1940». В здании педучилища немцы устроили склад горючего